Дональд Уондри. Человек, которого не было

Блистательный визионерский рассказ "наследника Лавкрафта" в переводе Эдуарда Бекетова

Человек, которого не было

Я не раз обсуждал с Николасом вопросы метафизики и онтологии, но до сегодняшнего вечера, который я провел в серой комнате, у него дома, я и представить себе не мог, каких глубин и далей достиг его разум в сферах времени, пространства, материи и мышления.

Николас фон Алленстин — странный человек, о национальности и прошлой жизни которого я ничего не знал. Я впервые встретился с ним, когда он был назначен на должность преподавателя философии в университете Минневаска. Николас был человеком исключительной наружности, начиная с длинных, как у пророка, волос, орлиного носа и необычного цвета глаз и заканчивая длинными узловатыми пальцами и тем чувством гордости, с которым он держал себя на людях. Он говорил на многих языках. Раньше он также проводил всесторонние исследования в области естественных наук. К этому добавлялись творческие, основанные на интуиции способности, которые позволяли ему проникать в более абстрактные сферы. Выходя за рамки общей теории относительности, он проводил вычисления и выводил свои собственные теоремы, постичь смысл которых, я уверен, кроме него, не мог никто.

Серая комната была его прибежищем и храмом. Стены покрывали обои пепельно-серого цвета, и одна лишь убогая соломенная постель, похожая на похоронные дроги, выделялась на фоне атмосферы аскетизма, царящей внутри. Напротив этого низкого ложа, напоминавшего алтарь, располагалась ниша в форме щита, в которой стояла небольшая статуя моаи, завораживающий взгляд которой был устремлен в бесконечность. Мне полюбилась эта комната за то умиротворение, которое она приносила, и я был рад появившемуся сегодня вечером шансу снова насладиться этим чувством.

Дональд Уондри. Преследователи

 В кровавом зареве заката явились они; красные лучи солнца освещали их отвратительный облик, и все во мне сжималось, когда я наблюдал за ними. Окруженные сгущающимся полумраком, в стремительной, ужасающей спешке неслись они по блеклому небу, ожесточенные инопланетной яростью, несущие одну лишь погибель. Подле них, вселяя страх и трепет, мчались спущенные с привязи твари, рыскавшие в поисках древнего следа, оставленного Посланниками. Пророческим стало предзнаменование того космического зла, что было послано за ними. Завороженный, я в ужасе наблюдал, как монстры проносились мимо, монстры, для описания которых не хватало слов, твари, одни только имена которых вызвали бы отвращение у самого дьявола, омерзительные, безобразные существа, яростно цепляющиеся за тающий след. Были среди них и такие, которых я не мог видеть – и никто не мог видеть; там, где проходили они, воздух сгущался, однако их очертания определить было невозможно. Бесконечной вереницей двигались они, но движение это было стремительнее ветра и оставляло позади мстительный вихрь, сметавший все на своем пути. Из глубин космоса пришли они, в темные бездны его направлялись они. Сам воздух застывал там, где проходили эти призраки, а древнейшая пустыня в отчаянии ждала того часа, когда поработители небес наконец скроются из виду. Но в течение многих часов длилось шествие ужасающего полчища, устремлявшегося все дальше и дальше; охваченные пламенем злобы кровожадные лица под кровоточащим небом. И на протяжении всех этих часов я наблюдал за тем, как преследователи неслись из ниоткуда в никуда, прокладывая себе путь по непроторенному звездному лабиринту вдалеке. Уже наполовину скрывшись за горизонтом, пылающее солнечное око безучастно следило за ними. В унылой бесплодной пустыне и в темном облачном небе замерло абсолютно все; одно лишь грозное полчище не останавливалось, продолжая мчаться ввысь.

Они ушли, оставив мерцающее небо и устремившись в беспросветную ночь, по-прежнему в поисках следов далекого и величавого шествия Посланников. Солнце почти опустилось за потускневший горизонт, небосвод пуст и уныл. И теперь исход космической драмы останется тайной навеки.

И кто же автор этого замечательного рассказа?

В сухом русле реки в часе езды от М*** в давние времена было два жилых дома, расположенных всего в трех милях по прямой друг от друга. Один был усадебным и очень ухоженным, как почти все сельские дома во всех Соединенных Штатах. Второй был настолько убогим и ничтожным, что походил на дикое логово нелюдимого животного, которому просто нравилась грязь.

В одном жил Генри Перси, богатый фермер, добрый отец, опытный землепашец, филантроп и повелитель округи. С ним жила его обожаемая семья и не менее обожаемая свита.

В другом жил Поверти Бугер[1], злобный негодяй, одуревший от греха, ленивый, угрюмый и ворчливый. С ним жил его компаньон, Индеец Джо, такой же вредный полукровка, как и хозяин.

Генри Перси разводил лошадей, лучших на всех обширных равнинах южной Аризоны.

Под опекой Поверти Бугера находились: канюк по кличке Боевой Шрам, носуха[2] по кличке Сиско и дворняжка по кличке Педро. Канюк походил на Форкиаду[3], дворняга – на тасманского дьявола, а носуха – на оживший кошмар.

В день, когда случилась эта история, дела у Генри Перси, как и у Поверти Бугера, шли спокойно.

У Перси наступил час сиесты.

У Бугера готовилась стряпня.

Прошлым вечером Сиско и Педро поймали зайца и принесли домой хозяину. Животные совершали набеги совместно с Боевым Шрамом. Эта хитрая птица, паря на безжалостных крыльях, замечала добычу и давала сигнал Сиско и Педро. Если добыча хотела убежать, Педро догонял ее, потому что Педро был наполовину койотом и передвигался быстро как борзая. Если добыча хотела зарыться в землю, Сиско выкапывал ее, потому что Сиско мог рыть землю, словно гигантский крот. Если добыча хотела забраться на дерево, Сиско лез за ней, и Боевой Шрам налетал сверху, пока дичь не выбивалась из сил и не падала с ветвей прямо в раскрытую пасть Педро. Ни один кролик, ни одна белка, ни один суслик не могли уйти от этого смертоносного трио.

Фрэнк Белнап Лонг. Вне времени

В новый том собрания сочинений Ф.Б. Лонга войдет, помимо прочего, и нижеследующий рассказ - подобно другим сочинениям, вышедшим из-под пера писателя в 1950-х, любопытный образчик соединения НФ, мистической литературы и хоррора.

ВНЕ ВРЕМЕНИ

— Предстоят очень большие перемены, Нед, — сказала Синтия Джексон. Она вызвала замешательство на наблюдательном посту небольшом зеленом мире, к которому быстро приближалась ракета связи Звездный Туман, снабженная деформационным двигателем.

Ее муж и второй пилот кивнул, вспомнив Клифтона и Хелен Суини, а также молодых Суини. Он с улыбкой вспомнил, какие фокусы вытворял с бумажным змеем Томми Суини, вспомнил его веснушки и хитрые глазёнки — десятилетний кудрявый паренек, наделенный ирландским чувством юмора, крепко разросшимся в чужой почве в пяти тысячах световых лет от Земли.

Посев, жатва и вязка снопов — в синем свете большого двойного солнца… И его сны были полны тех же надежд, которые принес межзвездный деформационный двигатель; столетие назад двигатель был установлен на первом опытном корабле, который отправился с Земли в дальнее путешествие к звездам — и сейчас Нед вел этот корабль.

Теперь Томми стал взрослым мужчиной — таким же крепким, как его отец; это можно было считать само собой разумеющимся. А его сестра должна была стать гибкой девушкой с ясными голубыми глазами — и вот она выйдет из белого пластикового дома, прелестная, сохранившая душевную энергию двадцати прошедших лет, запечатленную в осанке и улыбке.

Конечно, они еще оставались фермерами. Нельзя и за миллион лет изменить Суини, нельзя их оторвать от хорошей земли.

Забытые классики weird fiction. Сэр Томас Джексон, архитектор и сочинитель

Сэр Томас Грэм Джексон (21 декабря 1835 — 7 ноября 1924) был одним из самых выдающихся английских архитекторов своего поколения. Наиболее известные его работы представ-лены в Оксфордском Военном Колледже и в Оксфордском университете; особенно интересны здания Хартфордского Колледжа (включая Мост Вздохов на Нью Колледж-Лейн), Бразеноуз-Колледж, сооружения в Тринити-Колледже и Сомервилль-Колледже, а также частная лечебница «Экленд» в Северном Оксфорде. Он чаще всего занимался проектами для различных образовательных учреждений, в том числе и для своей alma mater, Брайтон-Колледж. Джексон спроектировал ратушу в Типперери, Ирландия. Он также работал над многими приходскими церквями и часовней в Уэльском университете, Лампетер.

После Брайтон-Колледж он получал образование в Уодхэм-Колледж, Оксфорд, историю которого написал в раннем возрасте, прежде чем стал учеником сэра Джорджа Гилберта Скотта, создателя викторианского стиля в архитектуре. Позднее Джексон сдружился с Уильямом Моррисом и стал ключевой фигурой в движении «Искусств и ремесел». Вместе с Норманом Шоу он редактировал сборник "Архитектура: Профессия или искусство" (1892); в ответ на эту работу Уильям Х. Уайт написал книгу «Архитектор и художники: эссе, которое поможет читателям понять, является ли архитектура профессией или искусством».

Начались дебаты; в итоге в Великобритании был принят закон о регистрации архитекторов, а само обозначение профессии монополизировано: человек, не включенный в реестр архитекторов, не мог таковым именоваться.

В 1913 году Джексон стал баронетом; среди его учеников – многие заметные архитекторы ХХ столетия, хотя, вероятно, основные проекты мэтра следует именовать архаичными.

Джексон был путешественником, антикваром, ученым и плодовитым сочинителем – его работы по истории архитектуры, обильно проиллюстрированные, основанные на архивных материалах, чаще всего создавались по итогам путешествий. Эти книги публиковались в Великобритании, на континенте и в Штатах. Но единственный сборник рассказов он издал лишь в возрасте восьмидесяти четырех лет: в 1919 вышли в свет «Шесть историй о привидениях». Рассказы были написаны под влиянием М. Р. Джеймса, и Джексон неоднократно выражал свое восхищение «Рассказами антиквария».

В рассказах Джексона явно заметны викторианские элементы. Некоторые из его героев наделены «антикварными» склонностями, но призраки мало напоминают ужасающих персонажей Джеймса. Два призрака в рассказах Джексона наставляют живых, требуя от них «правильных» поступков, и все равно настроены раскрыть правду о былых преступлениях. Только некоторые призраки приносят людям вред. Но несмотря на доброжелательность фантомов, рассказы не лишены своеобразной атмосферы, и «живые» персонажи в некоторых случаях очень плохи, что компенсирует доброту призраков. Кроме того, как и следовало предположить с учетом профессиональных интересов автора, архитектурные описания превосходны. Мне рассказы кажутся примерно равноценными, хотя многие критики выделяют первые два ("Графиня Розмаунт" и "Кольцо") в качестве лучших.

Барри Пейн. Собрание сочинений

Состав собрания:
Том 1. Рассказы во тьме. Рассказы в сумерках. Обмен душами.
Том 2. Здесь и потом. Рассказы сегодняшние и вчерашние. Восемь дней Клавдия
Том 3. Новый Гулливер и другие рассказы. Возвращение Робинзона Крузо. Путь домой
Том 4. Рассказы и интерлюдии. Перемещение. 

Барри Пейн. Миниатюры из сборника "Рассказы в сумерках"

ПАНАЦЕЯ

Утро было свежим и прохладным, но обещало сильную жару, которая наступит позднее. Улица сонной деревни оставалась совершенно пустынной. Ничто не свидетельствовало об активной деятельности, разве что повозка мясника, которая всегда была резвее всех прочих повозок. Дети находились в школе. Старики стояли у своих дверей, выжидая случая сообщить прохожему, что погода предполагает быть знойной.

Опрятная маленькая старушка вышла из опрятного маленького домика в конце улицы и прошла через опрятный маленький садик перед домом. Всё содержалось в полном порядке. Представив себе дом, вы могли бы вообразить себе эту женщину, представив себе эту женщину, вы могли бы вообразить дом. Она остановилась у ворот, чтобы объяснить своей кошке, что той не следует идти вместе с хозяйкой. Кошка выглядела ужасно утомлённой и не выражала никакого желания идти со старушкой. Затем женщина пошла своей дорогой с легкой улыбкой на робком, терпеливом лице, крепко вцепившись в кожаную сумочку.

Когда она проходила по улице, все улыбались в ответ на её улыбку. Любой из тех, кто стоял у своих дверей, мог бы рассказать, кем она была, и как много она сделала добрых дел. Она тратила большую часть скромного дохода на других, а не на себя. Она совершенно бескорыстно ухаживала за любым, кому случалось заболеть, и становилась бескорыстным банкиром для любого, кому случалось быть бедным; она не могла пройти мимо ребёнка, плачущего на улице, не выяснив, в чём причина, и не исправив всё по мере возможности.

Забытые классики weird fiction. Барри Пейн

Из предисловия к собранию сочинений Барри Пейна 

Есть писатели, которые при жизни добились успеха, а потом были забыты. Есть авторы, сочинения которых «открыли» и по-настоящему прочли много лет спустя. Но автор этой книги испытал совершенно иные превратности литературной судьбы.

Барри Эрик Оделл Пейн родился 28 сентября 1864 года, в семье Джона Оделла Пейна, торговца льняными товарами, и Мэри Пейн. С 1879 до 1883 Пейн учился в школе Седберг, где редактировал школьный журнал. В кембриджском колледже Корпус-Кристи он стал редактором журнала «Granta», что позволило познакомиться со многими будущими литераторами и установить необходимые профессиональные контакты; материал, подготовленные для этого издания, Пейн использовал на протяжении десятилетий. В 1884 году он получил кембриджскую стипендию, а в 1886 году – диплом бакалавра. В течение следующих четырех лет Пейн служил армейским инструктором в Гилдфорде, а затем решил попытать счастья в Лондоне, сделавшись журналистом. Он получил работу в «Дейли кроникл», потом в «Блэк энд Уайт». Третья книга Пейна, составленная из кембриджских материалов, принесла ему успех – сборник вышел в 1891 году и назывался «В канадском каноэ». Джеймс Пейн, редактор «Корнхилла», предложил однофамильцу работу в этом престижном издании, а в 1897 году Пейн сменил Джерома К. Джерома на посту редактора «Сегодня». В 1900 году он переехал из Пиннера в Хогарт-хауз, Баши, а с 1908 по 1917 проживал в Сент-Джонз-Вуд.

Осенью 1914 года впервые побывал в Соединенных Штатах. В апреле 1915 года вступил в зенитное подразделение Королевского Военно-морского добровольческого резерва, и вскоре сделался старшиной прожекторной станции на Парламент-Хилл. Но из-за проблем со зрением Пейн вынужден был оставить службу, и в 1917 его освободили от воинских обязанностей. К тому времени он проживал в Фарнэм-Ройал, в Бакингемшире, с миссис Пейн, урожденной Эмилией Ниной Анной Леманн, дочерью портретиста Рудольфа Леманна и сестрой композитора Лизы Леманн, и двумя дочерьми. В 1920 миссис Пейн умерла, и писатель переехал в Уотфорд, где и скончался на шестьдесят четвертом году жизни. Его интересы отличались разносторонностью – георгианская литература, рисование, оккультизм и драгоценные камни.

Но на протяжении всей жизни он не переставал писать. Уильям Хенли еще в кембриджские годы советовал Пейну заниматься серьезной литературой, но он предпочитал писать и продавать юмористические истории, особенно из жизни лондонских пригородов и зарисовки о характерах кокни. Роман «Элиза» (1900) написан от лица претенциозного и нелепого клерка, обитателя пригорода. Книга «Миссис Мерфи» (1913) посвящена похождениям уборщицы, а «Эдвардс» (1915) – история о приходящем садовнике. Критики провозгласили Пейна новым юмористом – и публика оценила новизну его сочинений, не обращая особого внимания на отделку и стилистические красоты.

Почти сорок лет Пейн радовал своих читателей этюдами и веселыми книгами. Его считали поверхностным и подчас экстравагантным, но ценили, считая сочинителем, не опускающимся ниже определенного уровня. Критики, правда, отмечали, что Пейн способен на большее, но рассуждали о том, что он разбрасывается своими многочисленными талантами и не в силах сосредоточиться на чем-то одном: стиле, сюжете, характере. Некоторые романы Пейна были очень хорошо приняты широкой публикой – например, пародия на дневники Марго Асквит, «Мардж А-спросите-ка-это», пользовалась успехом и в США, и на континенте. Криминальные истории о Константине Диксе сравнивали с рассказами Э. У. Хорнунга о Раффлзе – и сравнение было в пользу Пейна.

Как будто перед нами карьера успешного, в меру талантливого, коммерческого – словом, обычного писателя. И тем сильнее потрясение от его удивительных текстов, и тем страшнее трагедия человека, всю жизнь писавшего великие истории – и оставшегося непрочитанным и непонятым, хотя с виду успешного и состоявшегося.

Его причисляли к «новым юмористам», потакающим вкусам так называемого среднего класса – к этой группе критики относили и У.У. Джекобса и Джерома К. Джерома. И все трое писали странные истории; но если у Джекобса и Джерома таких рассказов немного, то Пейн писал и рассказы, и романы о таинственных явлениях на протяжении всей жизни. Уже в сборнике «В канадском каноэ», помимо рассказа «Божественная лавочка» (герой попадает на небеса и входит в магазин, где продают любовь, славу и смерть), есть и страшная история о мальчике, который пытается справиться с трагедией – а смерть сестры порождает все новые кошмары («Билл»). Рассказ, несомненно, имеет социальный подтекст, писатель выступает в защиту рабочего класса, но его высказывание облечено в форму пугающей фантасмагории.

Подобных арабесок было очень много, но поначалу они были рассеяны по «обычным» сборникам юмористических и бытовых историй. Однако уже в «Рассказах и интерлюдиях» (1892) присутствует немало текстов, которые мог бы написать Э.А. По и от которых, пожалуй, не отказался бы Н. Готорн. Структура этих историй примерно такова: мир реальный и мир сверхъестественный сталкиваются, и «точкой соприкосновения» становится некий объект или некое не вполне очевидное действие. Завершается столкновение трагедией – ведь обращение к миру Предела заставляет человека принять то, с чем он смириться не может: собственную смертность, ограниченность чувств, иллюзорность желаний… Такие блестящие рассказы, как «Зеркало совершенства» and «Обмен», входили во многие антологии мистической и сверхъестественной литературы.

Но любители «традиционных» ужасов вряд ли испытают восторг от рассказов Пейна – особенно это относится к сборнику «Рассказы во тьме» (1901), о котором чаще всего вспоминают в жанровых обзорах и энциклопедиях (суровый критический разбор этого издания содержится в одной из монографий С.Т. Джоши). В маленькой книжке собраны короткие рассказы, основанные на классических идеях литературы ужасов, но развиты эти идеи совсем не так, как привыкли читатели хоррора. «Дневник Бога» посвящен безумию, «Вот и всё» — смерти, «Магнит» — катастрофам, а «Бессмертное существо» — наследственным аномалиям. Но Пейна интересует не ужас сам по себе, а столкновение миров. Яркие, эффектные эскизы, набросанные широкими мазками, предназначены для тех, кому небезразличны абсолютные категории и их вторжение в мир относительных ценностей. В этих рассказах Пейн ближе не к ужасам, а к мистике, причем мистике изысканной и сложной, требующей от читателя определенных усилий и готовности к эмоциональному напряжению. Редкие экскурсы в более традиционные сферы («Серый кот») не изменяют общего впечатления – блистательная литература, которая по своей природе не может вписаться ни в какие жанровые рамки.

То же относится и к блестящему сборнику «Рассказы в сумерках», где любовь, ужас, переселение душ и странные психологические экзерсисы сплетены в немыслимо сложный клубок. Но в этой книге вы можете полностью прочесть оба сборника – и не буду портить удовольствие.

Тема «обмена душ» развита и в одноименном романе, вышедшем в 1911 году и позднее привлекшем внимание Г.Ф. Лавкрафта; книга была в библиотеке писателя, и знакомство с ней явно отразилось в повести «Тварь у порога». Тема этой книги может показаться не слишком оригинальной, но Пейн использует фантастическую машинерию и мистические теории для того, чтобы взвалить на «земных» героев бремя невыносимых истин.

К литературе ужасов близок роман, написанный в 1907 году в соавторстве с Джеймсом Блайтом (1864-1933). «Тень незримого» содержит элементы социального и любовного романа и даже отдельные комические сцены и, как пишет Джоши, «по структуре отличается от всех мистических романов, когда-либо написанных». Намек на колдовство так и остается намеком, тайну Джудит Дженкинс может разгадать только сам читатель – если наберется смелости; автор не собирается ее разъяснять, как и не дает никаких пояснений относительно ключевого эпизода… Страх всегда в глазах смотрящего; и многие предпочтут простое и рациональное решение головоломки…

Далеко не всегда Пейн в своих страшных историях обращался к теме сверхъестественного. Роман «Восемь дней Клавдия» по сюжету напоминает комедию «Миллионы Брюстера» — но на самом деле посвящен совершенно иной проблеме. Это действительно страшная книга о тщете человеческих желаний; именно она, на мой взгляд, в наибольшей мере отвечает определению «хоррора». По мотивам романа был поставлен великолепный фильм «Сделка вслепую» (1922); главную роль сыграл Лон Чейни, «человек с тысячей лиц».

В некоторых текстах писатель обращается к традиционным темам научной фантастики – всегда с непредсказуемыми результатами. Новое путешествие Гулливера («Новый Гулливер», 1920) – яркая и эффектная сатира, а «Возвращение Робинзона Крузо» (1906; испр. 1921) — роман о бессмертном, которого утомляет «шум человечества». Экзистенциальная по существу притча завернута в упаковку примитивного комического романа, и «разворачивать» упаковку многим читателям было просто неинтересно. «Дневник ребенка» — история о парадоксах сознания, о том, как годовалый младенец видит мир и что есть «истинная реальность». Пожалуй, если бы Эдгар По и Филип Дик объединились… Но не будем строить иллюзий.

Ибо Пейн иллюзий не строил; в начале 1920-х годов выходят его лучшие книги. А читатели помнят только дешевые юмористические скетчи, которые вдобавок выходят из моды. Он пишет и пишет об абсолютном и вечном. История о девушке с ангельскими глазами и о крылатом мужчине была озаглавлена «Возвращение домой» (1921). При чтении этой поэтичной и глубокой книги невольно вспоминаются романы Грина и Беляева – и комические и сатирические нотки в романе как нельзя более уместны. Люди не готовы к столкновению с трансцендентным; изначальная ограниченность непреодолима, а все попытки перешагнуть черту порождают лишь жестокость и ужас. Эта книга, вышедшая ничтожным тиражом, на протяжении десятилетий оставалась практически недоступной – совсем недавно было подготовлено ее переиздание, вызвавшее восторг, пусть и у самой ограниченной аудитории. Более того, «Возвращение домой» — одна из немногих историй Пейна, в которых женская красота не связана с идеей смерти и опасности; ведь совершенство (пусть даже внешнее), с которым мы сталкиваемся в здешнем мире, намекает на существование абсолюта, доступного лишь в мире ином. А потому истинная красота – это воплощенная Смерть; в земной реальности она недостижима, попытка приближения к ней приводит к  роковому выбору… И лишь в немногих текстах говорится о возможности гармонии – о том, что выход за предел уводит героев в «между-мирье», в идиллическую Аркадию…

В середине 1920-х Пейн получил предложение, от которого не мог отказаться: издать сборник в престижной серии «Рассказы сегодняшние и вчерашние». По, Марк Твен, Брет Гарт… И писатель, который  давно не видел переизданий своих книг (единственное собрание сочинений было неудачно составлено – и оборвалось на первом томе[1]), взялся за работу. Он подготовил не книгу «лучшего», а собрание новых рассказов – поистине блистательных и страшных. «Древо смерти» возвращает читателей к чудесам «Тысячи и одной ночи», рассказ «В списке пассажиров не значился» посвящен мести, «Пропавшие годы» — амнезии, а «Реакция» по сюжету немного схожа с историей о белом порошке Артура Мейчена. И все эти истории пронизывает фундаментальная убежденность в невозможности соприкосновения двух миров, в неспособности людей перешагнуть границу, за которой открываются вечные истины.

Надежды нет. Что остается? Достоинство и спокойствие. Именно так – достойно и спокойно – умер Барри Пейн, не дожив нескольких месяцев до выхода своей лучшей книги. И только тогда – пусть и несмело – критики заговорили о том, что этот мрачный и необщительный человек, «невзыскательный юморист», «обычный литератор» был выдающимся продолжателем романтической традиции, блестящим новеллистом и романистом, который снова и снова обращался к неблагодарным темам и рассуждал о суровых, но неизбежных истинах.

***

Составляя это собрание, я столкнулся с проблемой – хронологический порядок очевидно неуместен, разделять романы и рассказы тоже не следует, а тематические тома сформировать невозможно. В итоге в три тома будут включены тексты, более или менее близкие к определенным жанровым традициям. В первом представлены «мистические» истории, во втором – условные «ужасы», в третьем – столь же условная «фантастика». Возможно, выйдет и четвертый том, в который войдут самые интересные «юмористические» произведения писателя. Но, повторяю, это всего лишь дань традиции; творчество Барри Пейна не сковано рамками литературных формул, и лучшие его произведения достойны прочтения. Неважно, какой жанр интересен читателю – важна интеллектуальная смелость и готовность размышлять о «предельном» и «запредельном», о естественном и сверхъестественном, о земном и вечном. И главное – не забывать: Достоинство и Спокойствие. Спокойствие и Достоинство.

---

[1] К сожалению, именно на него ориентировались составители предшествующего русского издания Барри Пейна – «Переселение душ» (СПб.: Азбука, 2004).

Лин Картер. Месть Йига

Лин Картер

Месть Йига

Уровень упадка, которого достигли апатичные обитатели К’н-йана в последние эпохи, стал таким омерзительным, что я постепенно отдаляюсь от своей собственной расы. Скука бессмертия и усталость от жизни привела их к диким и животным удовольствиям, к бесконечным эротическим экспериментам и к лихорадочным поискам новых и неизведанных ощущений, которые становились для меня все более отвратительными.

Конечно, не могло случиться, чтобы я, Ц’ху-Гтаа, слуга Девятого Круга, стал единственным разумным существом в Цате, сохранившим преданность науке. Таким, по крайней мере, представлялось положение дел, и наконец я решил навсегда покинуть древний город и отправиться в отдаленные пределы, где бы я мог продолжить работу в одиночестве, которое мне требовалось.

Первым шагом к этой цели должно было стать переселение в Л’таа, заброшенный пригород Цата. Пока гайаа-йотны, искусственные гибриды человека и животного, используемые как вьючные животные, переносили мои записи и книги, мои инструменты и оборудование в некогда великолепный дворец, теперь находящийся в состоянии прискорбного упадка, но все еще чрезвычайно прочный, я обдумывал свои следующие действия. Программа исследований, которой я занимался, была посвящена античным знаниям, обнаруженным в зотикских манускриптах, наполовину расшифрованных записях, оставленных миллиарды лет назад предыдущими жителями красного Йота, пещерного мира, сокрытого под миром нашим. Они принадлежали к расе четвероногих рептилий и искали убежища в Йоте после разрушения их родного континента, давно разорванного геологическими силами и затонувшего в морях Древнего Мира. Считая себя потомством Йига, Отца Змей, они служили этому божеству под предводительством бессмертного Ссс’хаа, который давно угрожал человечеству в забытой Валузии.

В некий момент их бесконечной истории (которая на миллиарды лет дольше эволюции людей) жители Йота непостижимым образом отказались от почитания Йига ради черного, бесформенного Тсатоггуа. После чего их раса была предана забвению каким-то таинственным образом и по какой-то непонятной причине; со временем, оставив Йот, остатки людей-змей ушли в регионы, граничащие с северным полюсом, и обосновались в зловонных пещерах под горой Вурмитадрет. Причины их ухода, как и их упадка, все еще остаются загадкой, которую я давно решил разрешить.

В прежние эпохи, когда жители К’н-йана были более суровым и смелым племенем, некоторые исследователи отваживались встретиться с неизвестными опасностями красного Йота, чтобы доставить те манускрипты, о которых я упоминал выше. На протяжение несчетных веков над зотикскими свитками размышляли ученые, результатом стало изменение философского и научного прогресса, ибо народ змей обладал знаниями куда более глубокими, чем те, которые мог добыть наш вид, и их таинственные силы были одновременно озадачивающими, неясными и темными.

В своем увлечении зотикским знанием люди К’н-йана неблагоразумно переняли почитание Тсатоггуа, позаимствовав его странный образ с ониксовых барельефов в храмах из черного базальта, возведенных народом змей. Хотя до принятия чужого божества они хранили тайны Шуб-Ниггурат, Великой Матери, и ее потрясающих сыновей — Нуга, Йеба и самого Йига, но наши предки не испытывали беспокойства из-за еретической измены Старым Богам, так как их жрецы считали Тсатоггуа истинным предком вышеупомянутых Нуга, Йеба и Йига, возлежавшим с Великой Матерью в некий отдаленный период перед его нисхождением на эту планету.

Я намеревался проникнуть в глубочайшую тайну людей-змей и узнать все секреты их могущества.

Рэй Брэдбери. В Испании совсем нет привидений

В Испании совсем нет привидений.

Совсем!

Вообще!

Таких предубеждений не знает католическая вера.

К примеру… да куда вы не пойдёте,

Кругом найдёте только тишь да благодать.

И даже если облететь на вертолёте

Кругом Кастилию - вы убедитесь сами! -

Вы не найдёте здесь, под небесами

Иберии, ни нежити, ни трупов

Ходячих, ни неутомимых душегубов,

Не знающих покоя после смерти.

Чиста от призраков равнин испанских гладь,

И в замках здесь спокойно можно спать

В любое время года, дня и ночи.

А у покойников, что населяли этот край,

Возможностей немного:

Или в ад,

Или – раз, два, готово!

– прямо в Рай.

«Ну что тут за толпа?» - кричит им Церковь. 

                           - «Давайте-ка быстрее: вот вам в небо

Тропа, а вот в геенну –

Вот и хватит!»

И нечего ходить, греметь цепями,

И эктоплазмой пачкать зеркала:

Летите побыстрее, как стрела,

Кто в рай, а кто в огонь! Здесь вам не там,

И ваши шутки здесь не встретят пониманья!

Ступайте в Англию, к Вестминстерским крестам:

Там, может быть, и холодно, зато

Никто не любит так, как протестанты,

Болтать о том, что в высохшей канаве

Нашёл скелет он, или кое-что

Сегодня утром обсуждал с ним сам.

Пускай болтают дураки, и духи бродят

Без сна, пусть призраки скребутся по углам,

Распугивая крыс за старой рейкой.

Пускай британцы по ночам дрожат,

Не зная, есть ли Рай и есть ли Ад,

Пускай играют Гамлет и отец

Его костями Йорика в футбол,

И всё ради чего?

Уж лучше гладь равнин испанских, тишь и благодать

Земли папистов. Лучше бы стократ

Жить там, где каждый после смерти в Рай

Отходит тут же, ну, а если нет -

То сразу в Ад.

Перевод Александры Голиковой

Впервые стихотворение опубликовано в антологии Лина Картера Weird Tales # 4 (1982)

Элджернон Блэквуд. Собрание сочинений

Том 1. Пустой дом. Слушатель и другие рассказы. Джимбо. 560 с.
Том 2. Затерянная долина. Волки Божьи. Сад вечности. 640 с.
Том 3. Сад Пана. Невероятные приключения.
Том 4. Языки пламени. Волшебное зеркало. Дадли и Гилдерой.

М.Р. Джеймс о ГФЛ и всех-всех-всех...

Дивное письмо М.Р. Джеймса опубликовано в русском переводе в уникальной книжке "Рассказы антиквариев". Поскольку книжка доступна только избранным счастливцам, а письмо достойно всяческого внимания и интереса, я воспроизвожу здесь неотредактированный текст своего перевода для всех поклонников Лавкрафта и лавкрафтианы. Адресат Джеймса - Н. Лльюэлин Дэвис, человек весьма примечательной и трагической судьбы; но статью Дж. Адриана, посвященную его истории, я перепечатывать не буду, она доступна в сети на английском, в архиве журнала Ghosts and Scholars.
Итак, Монтегю Родс Джеймс получает от издателя первый номер журнала, в котором напечатано эссе Г.Ф. Лавкрафта "Сверхъестественный ужас в литературе" - и делится своими мыслями с юным корреспондентом...

12 января 28

Вудлендс,

Уормелоу.

Херфорд.

Мой дорогой Николас (если такая фамильярность допустима),

Я получил ваше письмо в деревне, дел у меня немного, и я полагаю, что смогу дать более-менее обстоятельный ответ.

У Вас, кажется, есть очень хорошая основа.

Мои предложения будут не слишком серьезными и обстоятельными. Я обращусь за помощью к забавной американской вещице, которой мне прислали на днях. Очевидно, это периодическое издание, «Отшельник, изданный У. Полом Куком для его собственного развлечения — и перед вами первый номер». (1) Внутри я отыскал статью (почти 40 страниц в два столбца) о сверхъестественном ужасе в литературе; ее написал некий Г.Ф. Лавкрафт, стиль которого оставляет желать лучшего. Он использует слово «космический» примерно 24 раза. Но он старался изо всех сил, провел обширные разыскания и развернул тему от самого начала до М.Р.Дж., которому посвятил несколько столбцов. Без сомнения, именно поэтому мне прислали экземпляр. Что ж, просматривая отдельные фрагменты, я сначала наткнулся на «Мельмота-скитальца» Ч.Р. Мэтьюрина, 1820, названного [ужасным]. Это длинное и  абсурдное произведение, в котором действительно содержатся некоторые почти невыносимо неприятные эпизоды. («Монах» М.Г. Льюиса — действительно неподобающее чтение). Потом много шума насчет «Франкенштейна» миссис Шелли, который не произвел на меня должного впечатления. Добрый старый Эйнсворт терпит [поражение]. Если вы возьмете все рождественские выпуски «Круглого года», то отыщете пару весьма почтенных рассказов Диккенса и прочих. Литтон? Ну, помимо его рассказа о «Доме и разуме», который почти сразу же переоценили, полагаю, что у «Занони» и «Странной истории» некие достоинства имеются, но мне они неведомы. «Отель с привидениями» Уилки Коллинза совсем не плох.

Потом мистер Лавкрафт летит на Континент и упоминает де ла Мотт Фуке. «Ундина» и «Синтрам» — конечно, истории хорошие, но очень уж различные по сути.

«Янтарная ведьма» и «Колдунья Сидония» Мейнголда — просто необычайные фокусы, которые якобы являются подлинными (документами*) 17-го столетия — в своем роде довольно увлекательно. У Проспера Мериме есть одна ужасная история о Венере Илльской. Но из иностранцев, на мой взгляд, самые лучшие произведения в этом роде у Эркмана и Шатриана. Hugues le Loup, La Maison Forestière, Contes des Vosges, Contes des Bords du Rhine, Contes Fantastiques (мне кажется) — самые важные книги, которые теперь трудно разыскать, но сработаны они по-настоящему красиво.

Потом следует обширный раздел о По и еще один — о Готорне (о котором я имею самое слабое представление), а далее — о Бирсе, который, по вашему мнению, несомненно велик, но на мой взгляд он все же переступает черту. Какую чушь, между прочим, порой пишут критики. В статье я нашел цитату из некоего Лавмена (2), который заявляет: «У По можно  найти его как tour de force, у Мопассана – как нервный срыв в результате  наивысшего напряжения. Для Бирса все просто и ясно. Дьяволизм и в своей мучительной смерти держится за свои законные права»[1]. Мне это кажется совершенной бессмыслицей.

«Король в Желтом» и «Создатель лун» Р. У. Чамберса — неприятны и даже противны. «Ветер в кустах роз» Мэри Э. Уилкинс — довольно точное описание домашней жизни в Новой Англии; мне понравилось. (3) У Лафкадио Хирна есть некоторые достоинства, я уверен; он теперь в большой моде. О Брэме Стокере вы, несомненно, все знаете и сами.

Высокая оценка дана «Холодной гавани» Ф.Б. Янга; я этой книги не знаю. Уолтер де ла Мар, конечно, достоин вашего внимания.

У.У. Джекобс [известен]. Э.Ф. Бенсон, «Зримое и незримое». Артур Мейчен оставляет неприятное послевкусие: ум у него скорее грязноват, я думаю, но ум у него есть, это точно. В «Грубом срезе» Персиваля Лэндона есть пугающая история под названием «Аббатство Торнли»; она включена в «Собрание призраков» Бохэна Линча; почти невыносимый кошмар.

Теперь издается превеликое множество сборников, которые не вызывают у меня ни малейшего интереса. «Книга призраков леди Синтии Асквит» (да, именно) показалась мне совсем бесполезной. (4) «Несколько рассказов о призраках» Беррэджа в целом не плохи. Что до Эллиота О'Доннелла — !!!

Но современные рассказы, на мой взгляд, написаны слишком туманно или слишком мерзко.

Я вижу, что изложил свое мнение более внятно, во всяком случае, более последовательно, чем ожидал — благодаря мистеру Как-его-там.

Да, надеюсь увидеть вас и вашу супругу в Итоне, когда вы приедете в следующий раз. Это действительно было бы большое удовольствие для меня.

ВР (5) пребывает где-то за границей, на окраинах Ривьеры, как я полагаю — надеюсь, он наслаждается солнцем. Он действительно очень устал в последнем семестре (могу сказать, что сам я легко отделался).

Теперь я занимаюсь Шекспировским Обществом, приняв эстафету у моего наставника. (6) Мы встречаемся в Зале Избирателей — надо сказать, мне это очень нравится.

В газетах очень много шума — совсем не нужного; Казначей (7) сообщает мне о повреждении Стены. Участок приблизительно в 6 футов длиной и 3 фута глубиной — восстанавливать будут, используя старые кирпичи. Надеюсь, это будет не очень заметно. (8)

Между прочим, рекомендую вам «Дом у кладбища». В главах XI и XII есть очень хорошие истории о призраках, но в целом книга вызвала у меня восхищение.

Всегда искренне Ваш,

M.Р. Джеймс

PS. Я надеюсь очень скоро вернуться в Итон.

PPS. Это станет для вас очень хорошим упражнением в криптографии.

Примечания

(1) У. Пол Кук был печатником по роду занятий и активным журналистом-любителем. Он был близким другом Лавкрафта и печатал его любительское периодическое издание, «Консерватор», а также свой журнал «Вэйгрант», в котором впервые появились многие странные рассказы Лавкрафта. «Риклуз» тоже должен был стать периодическим изданием, но у Кука начались личные проблемы (включая болезнь, а потом и смерть жены), и второй выпуск так и не был издан.

(2) Сэмюэль Лавмен. Еще один близкий друг Лавкрафта и журналист-любитель, хотя он, кажется, был неплохим поэтом-романтиком. Лавмен был продавцом книг и, что удивительно для друга антисемита-Лакрафта, евреем.

(3) М.Р.Дж., кажется, привлекали романы и рассказы, действие которых разворачивалось в Новой Англии. Гвендолин Макбрайд сообщает, что «Страна высоких елей» Сары Орн Джуэтт была одной из любимых книг М.Р.Дж, который перечитывал ее снова и снова.

(4) Несмотря на это, меньше чем через год он согласился на просьбу леди Синтии напечатать «Крыс» в ее следующей антологии «Дрожь» (открытка хранится в коллекции автора).

(5) Вице-ректор Итона (с 1920) Хью Макнегтэн был давним другом М.Р.Дж.; он также заведовал пансионом Нико.

 (6) Это странно. Возможно, характерно для Джеймса. Он здесь пишет о Г.И. Лаксмуре, который на самом деле уже полвека не был его наставником. И все же совершенно очевидно (на основании этого и многих других подобных упоминаний), что Джеймс все еще считал Лаксмура своим наставником; конечно, Лаксмур оказал на него сильное влияние. Он умер от старости в 1926; после этого М.Р.Дж. взял на себя руководство Шекспировским обществом.

(7) Казначеем в это время был П.Э. Макиндо; его сын — нынешний вице-ректор.

(8) Замечание М.Р.Дж. о «повреждении Стены» остается неясным. Очевидно, он говорит о Стене, которая использовалась для «Игры в стенку», и я где-то слышал или читал, что часть Стены обрушилась в 1920-х. Однако об этом не упоминается ни в одной из книг по истории Итона; конечно, если бы потребовались решительные меры, остались бы какие-то упоминания. Дэвид Роулэндс обнаружил, что на Итон-Сло-Роуд был ремонт дорожного покрытия, и, по его словам, «могли произойти некоторые непредвиденные повреждения». Но это случилось в 1928-м. Джеймс писал Нико 12 января — значит, упомянутое в письме происшествие могло случиться в самом конце 1927 года или за неделю до 12 января (иначе откуда бы взялись газеты?). Брайан Джонстон, писатель и ведущий (он учился в Итоне в 1925-31 годах, очень хорошо знал Нико и вспоминал о том, как ужинал с М.Р.Дж., который вслух читал П.Г. Вудхауза), сообщил мне в письме: «Я почти убежден, что Стена (для Игры) была повреждена со стороны дороги в результате автокатастрофы». Он добавил, что не может точно указать год — но это очень похоже на правду. Автомобильная катастрофа, конечно, была упомянута в газетах, и размеры повреждений, о которых говорится в письме, примерно соответствуют такого рода несчастному случаю. Как ни странно, это повреждение Стены все-таки не упомянуто ни в одной из книг об Итоне. Возможно, дело в том, что стену повредили с внешней стороны — и обошлось без жертв.

---

[1] Перевод Л. Володарской.

Забытые классики weird fiction. Джон Кендрик Бэнгс

Американский редактор, драматург, поэт и прозаик Джон Кендрик Бэнгс родился в 1862 году в весьма почтенном семействе. Родоначальником этой фамилии стал Эдвард Бэнгс, в конце июля 1623 года приплывший в Плимут на корабле «Энн» - в возрасте тридцати одного года он стал одним из Отцов-основателей; память Эдварда Бэнгса до сих пор чтут в Плимуте; он умер в возрасте 86 лет, прожив весьма насыщенную жизнь и оставив десятерых детей от двух жен. Его сын, Джонатан Бэнгс, избрал военную карьеру, и семейную традицию продолжили дети и внуки. Впрочем, среди потомков Эдварда Бэнгса были юморист Джозеф С. Линкольн и автор приключенческих рассказов Томас Бэнгс Торп.

Однако обратимся к жизни нашего героя, подробно описанной в книге Ф. Х. Бэнгса «Джон Кендрик Бэнгс, юморист девяностых годов». Отец писателя, Фрэнсис Неемия Бэнгс, был уже коренным нью-йоркцем и довольно известным адвокатом, создателем фирмы «Бэнгс и Стетсон»; он поддерживал республиканцем, но решительно отказывался заняться политикой. В 1855 году он женился на Фрэнсис Амелии Булл; Дж. К. Бэнгс стал четвертым ребенком в этой семье. Родился Джон в Йонкерсе, в 1866 семейство вернулось в Нью-Йорк.

Ф.Б. Лонг. Возвращение

В новом томе собрания сочинений Ф.Б. Лонга есть один мой сравнительно старый перевод.
Можно почитать...

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Кора Торнтон пригладила свои пепельно-белые волосы и медленно обошла большую, уютную комнату, поправляя пепельницы, в сотый раз убеждаясь, что человек, которого она ждала, не найдет ни единого изъяна в комнате – и в ней самой.

Она с удовольствием осознала, что острота ума осталась при ней. Человек вроде Тома никак не мог удовлетвориться чем-то меньшим, чем идеал. Было важно, чтобы красота и спокойствие комнаты напомнили ему, как ее заботит его счастье.

Кора была уверена: если она встретит его у двери, спокойная и уравновешенная, окутанная золотистым сиянием – пламя былой любви не понадобится разжигать. Он сразу поддастся очарованию ее красоты.

Он ценил холодность, но только как недолгую отговорку, исчезающую тогда, когда стираются все ограничения. Она сядет на подлокотник его кресла, рассмеется и притворится, что возится с его трубкой и шлепанцами. Она соблазнит его своей красотой, ее волосы скользнут по его щеке, а она будет нашептывать игривые пустяки.

Она поймет, когда можно будет торжествовать победу. В тот самый момент, когда ее власть не смогут разрушить никакие ее слова или дела, он жадно обнимет ее и поцелует, и ей никогда больше не придется с кем-то его делить.

Никогда и ни с кем.