Этот грустный, лиричный и страшный рассказ, один из лучших в творческом наследии Питера Шуйлера-Миллера, был напечатан в мае 1943 года в журнале Weird Tales. Эта история, в которой переплетаются литература и живопись, классика и палп-фикшн, и сейчас нисколько не устарела.
Жена Джона Каудера
С того места, где сидел Торн, прятавшийся от ветра за высоким камнем, открывался вид на беспредельное море облаков, сквозь которое иногда пробивались вершины самых больших гор, покрытые лесом. Было рано: он ночевал в горах и выбрался на эту площадку до рассвета. Когда облака расступились, дикая местность распростёрлась у его ног, словно огромная карта. В этой дикой местности исчез Джон Каудер.
Роджер Тон и Джон
Каудер были соседями по комнате в начальной школе и в колледже — но, закончив
второй курс, старший из них внезапно сорвался с места и пропал накануне своего
двадцать первого дня рождения. Их вкусы были схожими, но при этом сильно
отличались от вкусов прочих одноклассников; Торна и Каудера сблизило
одиночество — благодаря ему они оставались друзьями в течение пяти лет.
Каудер был странным —
куда более странным, чем его друг, величайшим прегрешением его против правил
общества стало усердие, с каким он брался за любую низкооплачиваемую работу.
Странности усиливались, и, в конце концов, рядом с Каудером остался только
Торн. Его друг происходил из талантливой семьи: отец был поэтом, который
подавал большие надежды, быстро расцвёл и так же быстро угас;
дедушка был известным химиком и физиком, который предпочёл укрыться в тёмных
уголках мира, сражаясь с малоизвестными болезнями. Сам Каудер чувствовал
призвание к живописи, и уже в детстве писал картины, привлекавшие внимание
публики. Поначалу они были солнечными — полными лихорадочной жизненной энергии,
свойственной и самому Каудеру; но когда он стал старше и переменился,
изменились и картины. В эти последние месяцы он, словно метеорит, пронёсся по
салонам предвоенной Европы, и что-то тёмное и пугающее пришло вместе с ним,
заставив окружающих ощутить странность, от соприкосновения с которой им
становилось очень неуютно; люди отворачивались, потом смотрели снова — и
покупали картины.
Торн не видел своего
друга в дни его успеха. Он сам добился признания в математике — на границе с
теоретической физикой, — но, разумеется, он не имел такой популярности, как
Каудер. Вытянутое лицо художника появлялось на обложках иллюстрированных
журналов, и выдающийся живописец занял место рядом со «Старыми семьями» и
«Клубным обществом»; Торн знал многих людей, занимавших очень высокое положение
и высоко ценивших работы Каудера. Оба были одиноки: для Каудера это одиночество
гения, равнодушного к слепому, бессмысленному поклонению публики, для Торна —
одиночество, которое он выбрал сам, поскольку лишь немногие могли последовать
за ним в мир, где парили его мысли, и поскольку был ещё один мир, мир высоких
гор и пустых небес, где он оставался один, сливаясь с тем, что любил больше
всего на свете.
