«Фрэнк Белнап Лонг был свидетелем большей части истории НФ в Соединенных Штатах и помог создать этот жанр, когда многие из нас были ещё подростками», - говорит Рэй Брэдбери.
«Фрэнк Белнап Лонг –
один из величайших старых мастеров НФ, уже в 1930-х прославившийся темными,
мрачными фантазиями и увлекательными историями о космических путешествиях», -
пишет Роберт Силверберг.
Французский критик Жак
Бержье утверждает, что рассказ Лонга «Псы Тиндала» - «возможно, одна из десяти
самых пугающих и значительных историй в литературе». А такой авторитет, как
Роберт Блох, назвал Лонга «мастером фэнтези и хоррора».
Сюрреалисты признали
его одним из своих учителей; некоторые практики магических искусств на основе
его произведений создают заклинания и обряды. Идеи, которые он посеял в своих
историях более четверти века назад, сегодня повторяются в фильмах и телешоу,
авторы которых не имеют представления, что всё это давно уже открыто.
Фрэнк Белнап Лонг до
полусмерти пугал многие поколения потрясенных фэнов, и до сих пор любимый
«Белнапий» Г.Ф. Лавкрафта остается одной из самых почитаемых фигур в мире НФ и
сверхъестественного ужаса. Коренной житель Нью-Йорка, родившийся здесь в 1903
году, Лонг в молодости был активным участником движения любительской прессы,
ныне почти исчезнувшего, а тогда привлекавшего в равной мере писателей, издателей
и любителей общения. Именно благодаря любительской прессе Лонг познакомился с
Г.Ф. Лавкрафтом из Провиденса, Род-Айленд, прозаиком, поэтом, эссеистом и
автором множества писем.
Лавкрафт восторгался
сочинениями Лонга и советовал ему стать профессионалом. С тех пор многие
истории Лонга приобрели статус классических. Дэшиел Хемметт включил одну из них
в сборник «Страхи ночи»; рассказы Лонга перепечатывались в других антологиях,
включая замечательную книгу Августа Дерлета «Не спать!», «Рассказы поздней ночи»
Альфреда Хичкока, «Знаменитые рассказы о чудовищах» Бэзила Дэйвенпорта и
«Смерть от страха» Леса Дэниелся – всего более пятидесяти публикаций в книгах в
твердом переплете. В последнее время рассказы Лонга были представлены в
«Шепотах 3» Шиффа (книга только что вышла в «Даблдэй») и в недавней книге
«Аркхэм-хауз» «Новые истории о мифах Ктулху».
Лонг удостоился места
в «Зале Славы первого фэндома», он получил самую престижную из жанровых наград,
Премию Всемирного конвента фэнтези за достижения всей жизни. Вместе со Стивеном
Кингом он был почётным гостем на Пятом всемирном конвенте фэнтези, который
состоялся в Провиденсе в 1979.
Произведения Лонг
можно найти в нескольких сборниках, вышедших недавно в мягких обложках –
«Ночной страх», «Ранний Лонг» и «Грань неведомого». Такие романы, как
«Космическая станция № 1» и «Марс – моя цель», к несчастью, не переиздаются;
хотя с научной точки зрения эти книги могут показаться устаревшими, но они
наполнены потрясающим ощущением чуда, восторгом перед достижениями человека и
тайнами вселенной; и поиски этих книг стоят труда.
Хорошим введением в
творчество автора может стать сборник «Ранний Лонг», с потрясающими
воспоминаниями о начальных днях НФ и фэнтези, а также вышедшая в издательстве
«Аркхэм-хауз» книга «Мечтатель с темной стороны» - мемуары о
дружбе с Лавкрафтом. Вдобавок есть поэтический сборник «В блеске майя», не
только переполненный чудом, волшебством и восторгом, но и остающийся одной из
самых красивых книг, которые когда-либо выпускало издательство «Аркхэм-хауз».
- Фрэнк, ваша карьера
началась во времена легендарных палп-журналов наподобие WT. Какую реакцию вызвал журнал WT, когда он
впервые появился в киосках в 1923 году?
- Он поразил людей, потому что ничего подобного раньше не было. Это был журнал, посвященный исключительно историям о сверхъестественном ужасе, более или менее традиционным рассказам о привидениях и так далее. Я помню, как увидел на витрине первый номер. На обложке была иллюстрация к рассказу Энтони Рада под названием «Слизь»; меня ничуть не удивило, что Лавкрафт упомянул о журнале в одном из первых писем ко мне. Конечно, он сразу же заинтересовался…
Позднее, когда Лавкрафт приехал в Нью-Йорк и продал пять рассказов в WT, он так высоко оценил мои произведения в беседах с тогдашним редактором, Эдвином Бейрдом, и издателем, Дж.К. Хеннебергером, что мою первую историю немедленно приняли. Рассказ назывался «Труп в пустыне». Второй рассказ, «Мертвые воды», был напечатан в декабре 1924.
Бэйрд был первым редактором, который напечатал Маккинлея Кантора, и в своей автобиографии Кантор много пишет о Бэйрде и высоко оценивает его редакторский талант. Возможно, более дюжины значительных авторов обязаны ему удачным стартом карьеры; в их числе и Лавкрафт. ГФЛ очень активно с ним переписывался, адресовал ему несколько очень интересных писем, опубликованных в издании «Аркхэм-хауз». В одном из самых известных Лавкрафт выражает сильнейшее отчаяние, что мне напомнило более поздние письма, которые он сочинял после переезда в Нью-Йорк.
Еще один мой рассказ Бэйрд принял в «Настоящие детективные истории», которые тоже редактировал; но журнал закрылся, и рассказ остался неопубликованным. Вскоре редактором WT стал Фарнсуорт Райт, он напечатал четыре моих рассказа, которые ему передал Бэйрд. Всего за десять лет моего сотрудничества с WT Райт принял тридцать пять моих рассказов, а отверг всего три или четыре. Он никогда не подсказывал никаких идей, не менял ни единой строчки и ни одного названия за всё это время.
- Что вы думает об
иллюстрациях в WT?
- Некоторые из них были превосходны. Один из первых художников журнала, Эндрю Броснатч, сделал для обложки иллюстрацию к «Смертельным водам». Я помню, что Райт прислал мне небольшой цветной эскиз, и я, будучи ещё совсем юным, испытал настоящее потрясение. Когда вышел журнал, я показывал этот номер всем. Это была моя первая профессиональная публикация.
Ну, строго говоря, она была второй, но в первый раз на обложке не появилась иллюстрация в четыре краски. Позднее ещё только раз мой рассказ вышел с иллюстрацией на обложке, но некоторые внутренние рисунки были превосходны. Мои рассказы не раз иллюстрировал Бок, а три или четыре рисунка сделал Финлей.
Помню, мне не понравилась только одна картинка, к «Ужасу с холмов». В истории было невероятное существо, Чогнар Фагн, немного напоминавший слона; а художник нарисовал совершенно обычного слона, стоявшего на пьедестале.
- Многие рисунки
делала Маргарет Брандедж, которая прославилась изображениями полуодетых «дев в
беде».
- Да, Лавкрафт не слишком высоко ценил миссис Брандедж. Ему не нравились картинки с обнаженной натурой – но это повышало тираж. Вот как обстояли дела: отличные рассказы и прекрасные рисунки тираж не повышали, но что-то сенсационное на обложке сразу улучшало продажи – неважно, имело это изображение художественную ценность или нет. WT никогда не пытались соперничать с тогдашними сексуальными журналами, которые считались очень вызывающими – «Спайси сториз» и прочие издания… Роберт И. Говард и Э. Хоффманн Прайс писали для таких журналов. Думаю, платили им по четверть цента за слово.
У журнала WT были самые разные читатели. Некоторые молодые люди, которые печатались в отделе писем, казались очень наивными, но журнал читали и более зрелые люди, даже в те времена. Теперь, конечно, эти издания коллекционируют университетские библиотеки.
- Мы немного
поговорили об Эдвине Бэйрде. А что вы можете вспомнить о Дж.К. Хеннебергере?
- Его основной заслугой было основание «Колледжа юмора». Я думаю, что он когда-то хотел стать очень влиятельным популярным журналистом, возможно, уровня Хёрста. У него были очень большие планы, помнится, когда он приехал в Нью-Йорк. Лавкрафт однажды привел его к нам домой на обед, и кто-то упомянул имя Бернара МакФаддена. «Я на самом деле не завидую славе МакФаддена, - сказал Хеннебергер, - потому что его известность основана на дешевой журналистике, а мне нравится думать, что я немного выше этого».
И всё-таки Хеннебергер был таким же дельцом, как и МакФадден, но с виду ничего подобного никто и предположить не мог – так спокойно он говорил. Ему тогда было около сорока – да, это случилось примерно в 1923 году, до того, как я продал первый рассказ в WT – и он казался очень амбициозным, хитроумным бизнесменом. Но он очень много читал и был хорошо образован.
Хеннебергер приехал из Чикаго в Нью-Йорк, чтобы раздобыть денег на свои издательские проекты. Именно тогда он предлагал Лавкрафту место редактора. Хеннебергер восхищался Говардом и уважал его; он сделал бы Говарда редактором, но Говард не хотел ехать в Чикаго. Он говорил, что одна только мысль о бойнях – это для него уже слишком.
- Он, конечно, мог бы
изменить свое мнение.
- И я ему об этом много раз говорил. То же самое повторяла и Соня, потому что ей хотелось, чтобы у Говарда была работа. Она очень переживала из-за его неспособности найти работу в Нью-Йорке.
- Конечно, вы знали
Лавкрафта и Соню Грин до и после их брака. Расскажите немного об их отношениях.
Как они познакомились?
- Уверен, Соня произвела на Говарда огромное впечатление. Это был почти любовный роман – при всей несклонности Говарда к романтическим увлечениям. Соня познакомилась с ним благодаря общему интересу к любительской журналистике – это произошло на съезде в Бостоне. Она пригласила Говарда в Новую Англию, и он приезжал к ней два или три раза. Потом он останавливался у Сони во время первой поездки в Нью-Йорк. Тогда между ними ещё не было серьезных романтических отношений, я в этом уверен. Когда они останавливались на побережье, то занимали отдельные комнаты и так далее.
- Вы познакомились с
Лавкрафтом по переписке, не так ли?
- Да. Я получил от Говарда, можно сказать, письмо поклонника – если вы можете представить, что такую оценку дает настоящий мастер новичку. На него произвел огромное впечатление рассказ в стиле По, который я написал для «Объединенного любителя». Рассказ назывался «Глаз на каминной полке». Я нашел этот текст пару недель назад; учитывая, что я сочинил рассказ лет в восемнадцать, не думаю, что он был очень плох. Я писал поэтическую прозу под влиянием «Тени» и некоторых других «сказок» По. По правде сказать, не уверен, смогу ли я сейчас сделать нечто подобное лучше.
На протяжении многих лет Лавкрафт поддерживал меня. Мы часто встречались, и он написал мне от восьмисот до тысячи писем.
- Многие авторы
пытались охарактеризовать Лавкрафта, но вы, возможно, знали его лучше всех.
Каким он был на самом деле?
- Он был очень доброжелательным, открытым человеком, а также писателем, наделенным творческим гением.
Мне хотелось бы указать на две ошибки, которые появились в недавних его биографиях. Одна – то, что у него был шизоидный склад личности. Ничего шизоидного в Говарде не было. Он абсолютно одинаково общался со всеми людьми. Он непринужденно беседовал с новыми знакомыми. Ему нравилось говорить с людьми. Шизоид должен быть холодным, лишенным эмоций, почти абсолютно отчужденным. Говард был не столь эмоциональным, как многие другие люди, но я не могу представить менее подходящего для него психологического ярлыка. К несчастью, если вы не знали человека лично, если вы не встречались с ним, то вы никак не можете судить о нем только по его сочинениям.
Другая ошибка, которую допустили два или три автора – Говард был человеком, с которым очень трудно иметь дело, он всегда настаивал на своем и пытался переубедить других. Это совершенно не соответствует истине! Говард с легкостью мог отказаться от своего мнения, и он никогда не настаивал, что собеседники должны с ним соглашаться. В недавнем интервью Мэнли Уэйд Уэллман сказал, что всегда хотел познакомиться с Лавкрафтом, но так и не сделал этого, потому что боялся, будто Говард окажется слишком догматичным и, так сказать, «ветхозаветным» в суждениях о литературных и прочих делах. Но подобное отношение было совершенно не свойственно Говарду.
Другое свойство Говарда, о котором мне, наверное, следует упомянуть – он очень медленно раздражался. Припадков ярости у него никогда не бывало. Если кто-то говорил что-то такое, что его злило, или допускал в его адрес слегка завуалированные нападки, его голос становился резким и холодным, и могло показаться, что очень опасно рисковать и испытывать его терпение.
Я не упомянул об этом в «Мечтателе с темной стороны», потому что нельзя же написать обо всём. Но как же трагично, что эти искажения облика великого человека снова и снова повторяются после его смерти. Анатоль Франс написал в «Маленьком Пьере», что никогда не хотел быть знаменитым, потому что биографы непременно нагромоздят горы лжи. С Лавкрафтом именно так и случилось. Большинство комментаторов решительно ошибаются в трактовке его эмоционального склада. У него была невероятная способность дружить, а люди, не знакомые с ним лично, этого представить не могут.
- Помню, как вы
описали совместный визит в музей «Метрополитен»…
- Вы говорите о том случае, когда мы посетили египетскую гробницу? Ну, вероятно, в «Метрополитен» она есть и до сих пор. А мы там побывали в 1920-х. Гробница находилась на первом этаже, в отделе египетских древностей, и мы оба вошли во внутреннюю погребальную камеру. Говард был зачарован царившей там мрачностью. Он прижал руку к неровной каменной стене – всего на мгновение; а на следующий день у него началось заметное, хотя и не слишком серьезное заражение. Боли особенной не было, и опухоль спала через два или три дня. Но казалось, будто какая-то зловещая, сверхъестественная сила всё ещё таится в погребальной камере – проклятие фараонов, которым словно бы не понравилось, что Говард вошел в гробницу и прикоснулся к стене. Возможно, они заметили его присутствие из-за написанных им рассказов и испугались, что он подойдёт слишком близко к Древним Тайнам.
- Лавкрафт славился
любовью к долгим прогулкам, не только в Провиденсе, но и в Нью-Йорке –
некоторые затягивались до утра. Вы в них участвовали?
- Я учился в Нью-Йоркском университете, и мне нечасто удавалось присоединиться к Говарду – всего четыре или пять раз. Сэмюел Лавмен, Райнхарт Кляйнер, Джордж Кирк и двое-трое других сопровождали его гораздо чаще. Они начинали в Бруклине и добирались до окраин Манхеттена или даже до северной оконечности острова. Конечно, чтобы попасть из Бруклина на Манхеттен, они пользовались подземкой. Они выходили на Бруклин-Хайтс и бог знает, где их мог застать рассвет.
Говарду нравилось все созданное в восемнадцатом веке и в начале девятнадцатого, когда колониальное влияние ещё сохранялось. Я помню, как однажды прогуливался с ним по 42-й улице, и он указал на здание «Америкэн радиэйтор», которое возвышалось рядом с Нью-йоркской публичной библиотекой на 40-й улице – образец футуристической современной архитектуры. В этом черно-золотом сооружении, возносившемся к небесам, было что дансенианское. Говард воображал, что под ним скрыты тайные проходы – так он фантазировал обо всех зданиях, которые ему нравились. Ему нравилось представлять, что под всеми необычными зданиями тянутся тайные ходы. В его рассказах тоже всё это есть – старые церкви Провиденса и так далее. Он утверждал, что проходы наполнены чудовищами и омерзительными тварями, похожими на обитателей Иннсмута.
Когда Говард впервые приехал в Нью-Йорк, он был совершенно очарован городом и всеми его историческими особенностями. Он видел много такого, что позднее считал ужасным, но в первые два или три месяца его всё это не смущало. Но потом, когда он не мог найти хорошую работу и Соня его содержала, он отправился в район Ред-Хук в Бруклине и увидел там ужасающий упадок. Всё его настроение решительно переменилось. Он почувствовал, что должен вернуться в Провиденс. В последние месяцы, проведенные в Нью-Йорке, он стал очень нервным и видел повсюду ужасных существ – хотя, конечно, я не имею в виду никаких галлюцинаций. В общем, он терял в весе и выглядел просто ужасно. Моя мать думала, что он на грани чудовищного нервного срыва; она написала длинное письмо его тётушкам, сообщив, что по её мнению Говарду лучше бы вернуться в любимый Провиденс. Так он и отправился домой.
- Какой рассказ
Лавкрафта вам нравится больше всего?
- С сугубо художественной точки зрения, полагаю, моим фаворитом остаётся «Сияние извне». А за ним – «Данвичский ужас» и «В горах безумия». Я не совсем уверен, на какое место в списке он сам поставил бы «Данвичский ужас». Его отношение к этой истории менялось со временем.
- Мы говорили о ваших
публикациях в WT. Но это был не единственный журнал, с
которым вы тогда сотрудничали, верно?
- О, нет. В эпоху так называемого расцвета палп-журналов я на протяжении нескольких лет публиковался в дюжине изданий. В киосках ежемесячно появлялось не менее тридцати пяти НФ-журналов. Я продал два рассказа группе Гернсбэка [издания принадлежали пионеру НФ Хьюго Гернсбэку, в честь которого была названа премия «Хьюго»], кажется, в 1927 году. Первый, «Машина мыслей», появился в «Уандер сториз» - вместе с портретом, который даже отдаленно меня не напоминал! Почти сразу после этого Гернсбэк продал журнал другим издателям. Я много лет не перечитывал те рассказы, но один фэн их недавно обнаружил и сказал, что ему рассказы очень понравились.
- Вы позднее работали
редактором в некоторых из этих журналов?
- Да, я работал на Лео Маргулиса с 1951 или 1952 – около десяти лет. Я начал с издательства, которое выпускало «Святого», а потом, через пару лет, перебрался в «Реноун пабликейшн», где издавался «Журнал тайн Майка Шейна».
В этих журналах бывали многие очень известные авторы детективов. Вы удивитесь, если узнаете, какие уважаемые писатели хотели там печататься. Но мы получали очень плохие рассказы от некоторых ведущих жанровых авторов. Это стало для меня в каком-то смысле откровением.
Много лет основным источником дохода для меня оставалась независимая литературная работа, но она не всегда приносит достаточно средств. Я был писателем-фрилансером большую часть жизни, но мне нравилось и работать в «Реноун пабликейшн». Я брал работу на дом и занимался редактурой в выходные. Позднее я ещё работал в «Шорт сториз» - возрождённом палп-журнале, который когда-то соперничал с «Адвенчер» - и в другом издании «Реноун», «Сателлит сайенс фикшн». В общём, я работал помощником редактора в трех разных журналах.
- Вы мечтаете о
возвращении тех старых журналов?
- Нет, не очень. В основном литературные стандарты были не очень высоки, и даже в лучших случаях они оставались гораздо ниже стандартов, заданных журналами вроде «Харперз» и «Скрибнерз». Я всегда полагал, что серьезные литературные стандарты нельзя так просто отбросить. Трагедия заключается в том, что много лет назад так называемые качественные журналы печатали «вирд» очень редко, и писателю оставалось только публиковаться в палп-изданиях. Теперь ситуация изменилась: «вирд фикшн» появляется на страницах качественных журналов довольно часто.
- Как вы полагаете,
если бы такие писатели, как По или Бирс, жили в 1920-1930-х, то они писали бы
для журналов вроде WT?
- Нельзя строить подобные предположения. Нельзя представить, что По идёт по улице и обнаруживает такой замечательный журнал, что немедленно садится и сочиняет для него – но я думаю, что журнал заинтересовал бы и его, и Бирса. Хотя По был значительной фигурой в американской литературе – и здесь скрыта некая ирония – на протяжении всей жизни он писал для многих журналов, которые казались более «палповыми», чем WT и десятки других, которые я мог бы назвать. Вспомните его пародию на «Блэквуд». Это было очень грубо. По писал для многих журналов, которые с современной точки зрения кажутся примитивными. Но несмотря на это он остается выдающимся писателем.
- Конечно, с тех пор
многое переменилось, но я сомневаюсь, что давление на авторов существенно
уменьшилось.
- Это верно. Прекрасный молодой писатель сегодня может добиться потрясающего и внезапного успеха, в то время как другой, столь же одаренный, может умирать от голода. Молодые писатели до сих пор сталкиваются с тяжелейшими экономическими испытаниями. Бестселлер в мягкой обложке может принести триста тысяч долларов, но такой успех выпадает на долю одного автора из ста, старых или молодых. Лесли Фидлер очень разозлил меня недавно своей статьей в «Нью-Йорк таймс бук ревю», где утверждал, что гениальным американским писателям больше не приходится бороться с экономическими трудностями, им заранее гарантировано состояние!
- Думаю, просто
замечательно, что люди продолжали заниматься литературой при тех низких
гонорарах, которые платили в эпоху палп-фикшн. Приходилось писать просто
невероятно много.
- Да, в прошлом были замечательные «титаны палпа», как они себя называли. Артур Бёркс, к примеру, нередко зарабатывал 10 тысяч в год. Не удивляйтесь, пожалуйста. Сегодня это примерно 70 или 80 тысяч – просто потрясающий доход для человека, который получает не больше двух, изредка трёх центов за слово.
В ресторане «Сомерсет» на Манхэттене проводились встречи ведущих авторов палп-фикшн, на которых председательствовал Бёркс. Л. Рон Хаббард [ныне известный прежде всего как основатель сайентологии] был одним из первых участников этой группы. Я помню, он приходил на встречи в форме офицера ВМФ. Я однажды привёл туда Лавкрафта, и на него Хаббард произвёл большое впечатление; Говард спросил: «Кто этот рыжий молодой джентльмен?»
Я очень хорошо знал Корнелла Вулрича. Мы познакомились в 1957, когда Лео и Сильвия Маргулис пригласили меня на вечеринку, где он тоже присутствовал. Я довольно тесно с ним общался в следующие два года, и иногда заходил к нему в отель на Западной 71-й улице. «Уильям Айриш» - псевдоним, которым он подписал свой самый известный рассказ, «Леди-призрак». Он был замечательным писателем, очень скромным и застенчивым. После смерти матери Вулрич сильно сдал. Тем, кто встречался с ним в это время, было трудно поверить, что именно этот человек написал «Срок истекает на рассвете» и «Окно во двор». Он однажды сказал мне, что не смотрел «Окно во двор» Хичкока.
Я отчего-то никак не мог смириться с тем, что Вулрич так сильно отличается от своих произведений, и другие его знакомые говорили то же самое. Этот открытый, честный, немного наивный человек был совсем не похож на гениального автора, который сочинял удивительные истории, и я иногда думал, что мать, к которой Вулрич был очень привязан, могла каким-то образом участвовать в сочинении ранних произведений писателя. На обложках нескольких его книг появлялись фотографии, где он изображён с матерью; она казалась просто потрясающей женщиной. Я часто думал, что она могла сама написать некоторые произведения Вулрича – возможно, отдельные фрагменты. Но это исключительно предположение.
Я помню, однажды Вулрич сильно разозлился, когда Ганс Сантессон предложил ему уйти со встречи «Американских авторов детективов» - Вулрич слишком много выпил. Друг-писатель отвёл его домой. А когда он умер, то оставил около миллиона долларов, завещанных Колумбийскому университету. И несмотря на это, он всегда говорил, что очень беден, и боялся, что не сможет продать следующий рассказ.
- Как вы раньше
заметили, многим писателям действительно трудно сводить концы с концами. Но для
авторов фэнтези обстоятельства, кажется, переменились в лучшую сторону. Не
кажется ли вам, что в последние годы жанр фэнтези добился признания и теперь
считается важной частью литературного мэйнстрима?
- Я думаю, что хорошая литература любого жанра всегда была частью мэйнстрима. Сверхъестественный ужас, легкая фэнтези, научная фантастика в её лучших проявлений – все они были мэйнстримом. Диккенс написал целый роман, полный призраков от первой страницы до последних глав, до сих пор оставшийся незаконченным – «Тайна Эдвина Друда». Сразу вспоминаются Уилки Коллинз и Эмили Бронте. Если вернуться на столетие назад, вы обнаружите, что вся традиция английской и американской литературы связана с признанием значительной роли фжнтези. В Америке По и Готорн были прежде всего создателями сверхъестественного ужаса, хотя Готорн уделял внимание и другим вещам. И есть магический, фэнтезийный элемент и в «Моби Дике», и даже в «Гекльберри Финне» - их блеск померк бы с исчезновением подобных элементов.
- Каковы, с вашей
точки зрения, самые важные свойства истории ужасов?
- Есть много очень важных свойств. Чувство, что все идёт не так, как следует, даже тогда, когда двое молодых людей играют в теннис летним вечером – если такое чувство возникает с самого начала, значит вы уже заработали как минимум два очка из семи или восьми. Быстрое или медленное создание – и в том, и в другом есть свои преимущества – действительно тревожной атмосферы может придать особый шарм рассказу, если сочетается с первоклассной проработкой характеров.
Ужас для меня практически неотделим от сильного психологического давления. Кто-то отказывается в кошмарном положении, потому что совершил нечто поистине ужасное «за пределами добра и зла», или кто-то приобретает необычные вещи того или иного сорта. За что ему придётся заплатить? Что с ним произойдёт в различных необычных обстоятельствах – зачастую совершенно разрушительных, пусть и не для материального тела?
Эмоциональная точность очень важна. Больше всего меня интересует психологический фактор в сочетании с красотой, тайной и странностью. Даже в самой кошмарной истории ужасов может быть странная красота. Род Серлинг был исключительно восприимчив к подобным аспектам жанра.
- Вы видите такие же
элементы в рассказах, которые пишут сейчас?
- О да. Многие современные писатели добились большей серьезности, большей глубины, чем авторы хоррора 1920-х и 1930-х. Я думаю, что любой таланливый новый писатель, который выступает в этом жанре, вносит что-то новое и важное. Стивен Кинг, например, брал обычные ситуации, ситуации, с которыми сталкиваются молодые люди, положим, в среднем американском поселении, и с натуралистической точностью показывал, как люди действуют и реагируют. Он сделал всё это настолько реалистично, что мы ему верим и тогда, когда он вводит элементы сверхъестественного ужаса.
Питер Страуб – ещё один новый и необычайно одаренный жанровый автор. У него талант к созданию невыносимо устрашающей атмосферы.
Лавкрафт открыл прежде всего уникальный род «космизма», ощущение устрашающих чуждых сущностей, нападающих на человечество из внешнего космоса. Кинг, с другой стороны, брал обычные городки, такие как его родной город в Мэйне или на среднем Западе, и вводил сверхъестественные элементы, тесно связанные с повседневными событиями в жизни его героев.
- Кинг также привнёс в
жанр сексуальную откровенность. Как вам кажется, насколько это уместно в
истории сверхъестественного ужаса?
- Не думаю, что очень откровенный секс нужно показывать только для того, чтобы добиться максимальной популярности. Но если вы, подобно мне, верите, что секс – основа глубочайшего смысла жизни, то обращение к нему в самых разных жанрах совершенно законно.
- Каков источник
вашего вдохновения?
- Трудно сказать, что впервые подтолкнуло меня в этом направлении. С самых ранних лет, примерно с десяти-двенадцати, я интересовался научно-фантастическими романами. В те дни их называли «псевдо-научными историями». Я начал писать научную фантастику лет в восемнадцать, и в моих произведениях было много детских впечатлений и ранних семейных воспоминаний, но это можно сказать почти обо всех писателях. В юности я много читал Уэллса и Верна, а также приключенческие и морские истории Киплинга, Конрада и других.
- А как насчет фильмов
ужасов?
- В течение многих лет я смотрел их примерно столько же, сколько любой обычный человек, если не больше. Прежде всего потому, что они меня интересовали с литературной точки зрения; я всегда чувствовал, что фильмы о сверхъестественном ужасе – совершенно особый жанр. В юности меня интересовали фильмы Бориса Карлоффа, некоторые из них были сняты ещё в эру немого кино. В последние годы я смотрю только самые известные фильмы – я слишком занят.
- И никаких полночных
прогулок по кладбищам?
- Нет, нет, нет! У меня никогда не было особого желания прогуливаться по кладбищам. В этом отношении я сильно отличался от ГФЛ. Кладбища на самом деле меня никогда не привлекали. По правде сказать, они производят на меня гнетущее впечатления. Я всегда старался держаться от них подальше.
- И каковы же тогда
источники ужаса в ваших историях?
- Изначальный источник ужаса – простое признание факта, что жизнь гораздо загадочнее, страннее и страшнее, чем мы полагаем. Есть глубины человеческого опыта… и до некоторой степени, конечно, история ужасов остаётся упрощенным описанием этого опыта. Я, положим, без особого восторга отношусь к рассказам, авторы которых пытаются убедить читателя, что традиционный дьявол, к примеру, - это реальность.
- Вы не верите в
дьявола?
- Нет, боюсь, не верю.
- А какие силы вы
считаете источниками зла?
- Очень трудно судить об этом. Понимаете, я убеждён, что нечто очень злобное и ужасное несомненно существует. Но помимо этого утверждения мы можем только рассуждать о природе зла. Возможно, мы имеем дело исключительно с антропологической концепцией, без всяких психических или оккультных дополнений.
- Когда вы сочиняете
рассказ, где вы находите это зло? В переполненных городах? В старых темных
домах? На кладбищах?
- Зависит от того, какую историю я сочиняю. Если речь идёт от традиционном рассказе в духе «Дома Ашеров» и пытаетесь как-то обыграть этот фон – у вас получается совсем другая история, чем в том случае, если вы описываете вторжение сущностей из иного мира, которые угрожают рассудку, как у Лавкрафта. Если вы хотите поведать читателю о странности, красоте и тайне древнего мира – например, о возрождении какого-то мифа, - вы используете совершенно иной подход. Нет какой-то определенной группы людей, которую я хотел бы напугать или смутить. Меня увлекает идея – а описываемые события могут произойти с кем угодно.
- Вы предпочитаете
сочинять рассказы или романы?
- В последние пятнадцать лет я писал гораздо больше романов, чем рассказов. В каком-то смысле это приносит мне большее удовлетворение. Также не приходится ограничивать себя. Если ты пишешь рассказ и продаёшь его – сразу начинаешь беспокоиться о следующей продаже, и никаких перерывов нет.
- Какие-то из ваших
рассказов были экранизированы – в кино или на телевидении?
- Фильмов пока не было, хотя это ещё может случиться, но на основе нескольких рассказов были радио- и телепостановки. «Гость в доме» - не путайте со знаменитой одноимённой пьесой – стал основой для одной серии «Внешних пределов». К этому имел самое прямое отношение Теодор Старджон. Ему рассказ очень понравился, а на Эй-Би-Си Старджон пользовался тогда большим влиянием. На телевидении был поставлен и фильм по другому рассказу, «Чёрный друид».
- Над чем вы работаете
сейчас?
- Я вернулся к сочинению коротких рассказов, но в последние полтора года я работал над романом, новой книгой в жанре «сайенс фэнтези». И в последние два десятка лет я писал много научной фантастики – прежде всего романы.
- Интересно, что
многие ваши произведения до сих пор переиздаются или были переизданы после
многолетнего перерыва.
- Да, многие из моих лучших рассказов сейчас в печати. Недавний сборник издательства «Зебра», «Ночной страх», содержит много рассказов из старых журналов, хотя заглавный рассказ я написал сравнительно недавно. Некоторые из моих лучших работ, включая и фантастику, и ужасы, можно найти в этой книге. Сборник «Ранний Лонг», подготовленный «Даблдэй», сейчас переиздан в «Джов», а другой сборник в мягкой обложке вскоре выйдет в «Беркли букс». Книга «Грань неведомого» также переиздана в мягкой обложке. Все три сборника появились в последние два года, и в них содержится около двух третей моих лучших рассказов. В книге «Ранний Лонг» есть немало автобиографических материалов, поскольку я написал предисловия ко всем рассказам. Конечно, три книги, вышедшие в «Аркхэм-хаус», тоже ещё в продаже. Первое издание «Грани неведомого» вышло в «Аркхэм-хаус», то же касается моих мемуаров о Лавкрафте, «Мечтатель с темной стороны», и поэтического сборника «В блеске майя». Последние две книги в мягких обложках не переиздавались.
- В сборник «В блеске
майя» вошли некоторые из ваших лучших работ. Поскольку многие читатели
«Сумеречной зоны», возможно, не видели книгу, нам стоить закончить цитатой из
неё – очаровательным коротким стихотворением под названием «Предвидение», в
восьми строчках которого выражено ваше отношение к жизни:
Я не увижу той луны, где тёмные плоды,
Где медоносные сады сияют и манят…
Но в этом мире, где есть ты,
Где есть волшебный яд,
Я поднимаю свой бокал
За прелесть твоих щёк,
За то, как я тебя алкал…
Ещё… ещё…
Перевод А. Сорочана
"Уильям Айриш» - псевдоним, которым он подписал свой самый известный рассказ, «Леди-призрак»". - как бы роман.
ОтветитьУдалить