Джон Сент-Клэр Мюриэл

Джон Мюриэл (7 апреля 1909 – 1975), он же Джон Сент-Клер Мюриэл,  - английский преподаватель, романист и автор биографий; выходец из среднего класса Восточной Англии; также использовал псевдонимы "Саймон Дьюс" и "Джон Линдсей".

Мюриэл черпал материал из собственной жизни и написал четырехтомную автобиографию, посвященную юности, проведенной в Суффолке и Эссексе. Биографические сочинения у него получались увлекательные, но не всегда достоверные, а  книги, посвященные топографии Лондона, стали увлекательными путешествиями по истории и легендам. Среди его художественных произведений - триллеры, детективы, а также романы на серьезные темы; по крайней мере, два из них были запрещены в Ирландской Республике из-за религиозных и политических взглядов автора.

Мюриел писал также стихи и короткие рассказы. Сын и внук врачей, он посвятил свою последнюю книгу преступлениям докторов - "Врачи убийства" (1962).

Мы уже увидели Мюриэла в амплуа сочинителя парадоксальных новелл "Джона Линдсея". А сейчас, завершая наш "парад неизвестных знаменитостей", предлагаю рассказ на сходную тему; возможно, лучший рассказ писателя. Это своего рода трибьют другой истории, известной и заслуженно популярной - но я не стану указывать источник вдохновения Мюриэла, чтобы не портить читателям удовольствие. Скажу только, что рассказ этот удивительно - для триллера - добрый и светлый, и независимо от истолкования финала читателю удается сохранить Надежду. А это в наше кошмарное время очень важно.

Решение

 Когда Розалинда ушла, накинув подаренную им золотистую шаль поверх черного платья, сэр Хорас Ламберт вернулся в кабинет и закрыл за собой дверь. Он погасил весь свет, кроме маленькой лампы для чтения у очага, и сел в кресло. Он хотел остаться в темноте. Потрясения этого дня, вместе с тягостными утренними событиями, лишили его душевного равновесия – просто сразили; и когда Розалинда сказала, что пойдет на вечеринку к Ширли Гейн, он был рад. Он знал, что это ложь, что Розалинда, Ширли и Палмер все вместе его дурачат – и все-таки был рад; сегодня вечером, обнаружив это письмо, он не мог смотреть в лицо Розалинде, не мог провести с ней весь вечер, читая, слушая радио или раскладывая пасьянс. Он с ужасом думал о вечере наедине с женой – думал с того самого мгновение, когда прочел письмо, по какой-то случайности оказавшееся среди его корреспонденции; это было письмо от Палмера, который сообщал Розалинде, что встретит ее в «Попугае», а потом они поедут к нему на квартиру.

Ламберт поднес руку ко лбу. Он чувствовал себя так, будто проиграл бой, как будто свалился на землю, и теперь все они могли переступить через него, и Розалинда, со всей её ложью, с ее смеющимися глазами и нежностями, которые он так любил, могла пойти своей дорогой, не думая, что сделала ему больно, что ранила его почти смертельно.

Все это только его вина, устало подумал Хорас. Он слишком поздно женился, он долго ждал, зарабатывал состояние и делал себе имя – и теперь люди стали называть его первым и единственным хирургом в Лондоне.

Он гордился этим званием, осознавая его нелепость, и все-таки не мог не гордиться собой; ведь он начал с самого низа, у него была маленькая сельская практика, а теперь – кабинет на Харли-стрит, должность в госпитале и множество пациентов, среди которых – министры и герцогини. И как это ни глупо, он думал, что Розалинда тоже им гордится; гордится им и гордится тем, что она – жена такого мужа; ведь благодаря замужеству она стала леди Ламбер, она могла выезжать, могла встречаться с людьми, тратить деньги и развлекаться.

Он закурил сигарету, заметив в этот момент, что его рука слегка дрожит и огонек спичку колеблется, как будто от ветра. И тогда он вспомнил, что сам же и познакомил Палмера с Розалиндой!

Хорас однажды вечером пригласил его домой – молодого человека, обладавшего огромным состоянием и неистощимым запасом историй о местах, где он побывал, о местах, для посещения которых у Хораса никогда не было ни времени, ни особого желания. Но он думал, что Палмер может развлечь Розалинду! Он думал, что ей будет интересно послушать рассказы гостя, узнать о странных вещах, о которых говорит Палмер. И она заинтересовалась…

Теперь, сидя у огня, Хорас вспоминал, как он следил за женой, когда она сидела, улыбаясь; глаза ее искрились весельем и она с нетерпением требовала все новых историй. Палмер пришел снова. Он часто посещал их дом, и они, в свой черед, бывали в его квартире, обедали, посещали с ним театр или слушали его истории.

А потом, вскоре, Розалинда стала выезжать гораздо чаще. Она порой уходила без Ламберта, рассказывая ему, что Ширли или Рут устраивает вечеринку… Вечеринку только для дам… Ему было бы там скучно, но он ведь не станет возражать, если она пойдет? Она была очень ласкова с Хорасом, гладила его по голове, расправляла седые волосы на висках; ее руки казались мягкими и прохладными, и он смотрел на нее снизу вверх, смеялся и говорил, что, конечно, нисколько не возражает. Она может развлекаться, если есть такая возможность. Он уже стареет, он пожилой человек… Он не сможет поспеть за ней и ее друзьями. Розалинда смеялась, слыша такие слова, и говорила ему, что это все глупости. Он гораздо лучше всех молодых.

И она отправлялась на вечеринки.

Он бессильно сжимал кулаки, думая об этом.

Теперь, прочитав письмо, он знал, что никаких вечеринок не было, что она встречалась с Палмером, они вместе ходили в разные места, проводили выходные за городом, бывали на бегах, ужинали наедине в квартире Палмера. Они дурачили Хораса. Много месяцев они потешались над ним, называли его за спиной старым дураком, обманывали своими фокусами, строили грязные, отвратительные планы.

Ламберт отодвинул кресло и, подойдя к столу, смешал себе выпить, осушив стакан одним глотком, слегка вздрогнув, когда крепкий алкоголь обжег ему горло.

Он полагал, что они захотят развода. Они явятся к нему и попросят, чтобы он взял вину на себя – чтобы он спас честь Розалинды, разрушил свою жизнь и уничтожил все, ради чего боролся – все, что он смог сделать за долгие годы, со времен сельской практики.

И Хорас снова рассмеялся, вспомнив, что они думали, будто он старик, отсталый, не думающий ни о чем, кроме своей работы.

Палмер? Да кто он такой? Молодой дурак, у которого слишком много денег, молодой дурак, который никогда не работал и даже не знал, что такое «работа».

И они думают, будто он, Ламберт, даст Розалинде свободу, позволит ей разрушить жизнь мужа, чтобы она могла носиться с этим идиотом по всем пустыням и джунглям мира!

Палмер! Он еще узнает! Ламберт встретится с ним в этой комнате, поговорит пять минут, скажет всё, что о нем думает, и даст неделю, чтобы Палмер убрался прочь, и как можно дальше.

Он слишком стар? Слишком стар для Розалинды!

Что ж, ей следовало об этом подумать раньше. Она слишком быстро выскочила за него за муж. Она взяла все, что он ей предлагал; она была счастлива, став его женой, а теперь, отыскав кого-то другого, моложе, богаче и свободнее, она хотела отделаться от мужа… В холле зазвонил телефон, и Уизерс, его слуга, поднял трубку.

«Возможно, это Розалинда, - подумал Ламберт, - решила позвонить и сказать, что не придет домой, что Ширли или какая-нибудь другая женщина предложила ей остаться на ночь». Ширли! Как же!

Ламберт увидел, что дверь приоткрылась. Вошел Уизерс.

- Произошел несчастный случай, сэр Хорас; вас ждут в госпитале.

Ламберт кивнул.

- Хорошо, - ответил он. – Скажите, что я буду как можно скорее.

 

Клифтон встретил Ламберта в госпитале.

- Очень рад, что вы приехали. Я думаю, надежды немного. Парень врезался в такси; он буквально вылетел из своей машины. Его разрезало на куски. Сомневаюсь, что даже вам удастся ему помочь.

Ламберт кивнул.

- Хорошо. Я взгляну на него. Вы сказали, что нам может понадобиться операционная?

- Да, - ответил Клифтон. Он сделал все, что мог. Но он знал, что Ламберт был единственным человеком в Лондоне, который мог справиться с подобным случаем. Клифтон пошел за Ламбертом - в комнату, где лежал пострадавший мужчина.

В палате находились две сиделки. Они уже подготовили пациента – срезали остатки одежды и смыли кровь с открытых ран.

Ламберт кивнул санитаркам, но едва заметил их. Его ждала работа – то, что он мог сделать, то, от чего зависела жизнь или смерть.

Он обернулся к пациенту, лежавшему лицом вниз на кровати; в задней части черепа были видны глубокие раны. Ловко и очень быстро Ламберт осмотрел пострадавшего, потом покачал головой, призадумавшись.

Если они сделают операцию, шансов немного. Миллион против одного, что они уже опоздали; повреждения слишком велики, и исправить ничего нельзя.

Но один шанс оставался. Возможно, они еще успеют, и хирург, используя свои знания и опыт, может спасти человеку жизнь.

Ламберт опустился на колени возле кровати.

Теперь он забыл обо всем, забыл о Розалинде и о Палмере, о своих личных проблемах; ведь ему нужно было что-то сделать, и это требовало от него полной сосредоточенности; Ламберту нужно было забыть о том, что он мужчина, и стать только хирургом.

Он осторожно приподнял голову пациента и посмотрел ему в лицо, с которого смыли следы крови.

Хорас смотрел в лицо человека, лежавшего в постели, его пальцы барабанили по простыне, стрелки часов в его кармане мчались, как лошади на скачках.

Ламберт чувствовал, что в горле у него пересохло; он едва не поперхнулся.

Но он по-прежнему стоял на коленях - тихо и неподвижно.

Ламберт думал: если он подождет еще, будет слишком поздно. Всего пять минут – и время для операции будет упущено. Она станет слишком опасной. Надежды не останется. И ему стоит подождать. Он, сэр Хорас Ламберт, который никогда не испытывает колебаний, теперь замешкается. Он подождет, пока не станет слишком поздно, позволит Палмеру, которого выбросило из машины, умереть в этой постели.

Он позволит Палмеру умереть. Розалинда ему не достанется.

Ламберт услышал, как сзади откашлялся Клифтон.

Но он не двинулся с места и по-прежнему смотрел на этого человека, человека, который забрал его жену, человека, которого он ненавидел.

- Каково ваше мнение, доктор?

Это голос Клифтона врывался в его мысли, отвлекал Ламберта, который смотрел, как умирает его враг.

Ламберт покачал головой. Он не ответил, его руки дрожали, все его тело напряглось, пока он следил, как Палмер уходит туда, где не получит Розалинду, где все его увлекательные истории ничего не стоят, где он станет только прахом.

Ламберт мрачно улыбнулся.

Они его называли стариком! А если он и стар, что с того? Разве он не самый лучший? Разве не в его силах – спасать чужие жизни?

Спасать жизни?

Он перестал барабанить пальцами по простыне. Кажется, даже сердце в его груди замерло.

Ламберт услышал, как у него за спиной движутся Клифтон и сиделки. Они в нетерпении ждали, что же он будет делать; есть ли надежда…

Спасать жизнь…

А если он на сей раз потерпит неудачу, если позволит жизни этого человека выскользнуть из его рук, если убьет его, стоя на месте, теряя драгоценные минут, - что тогда?

Все узнают, что он, Ламберт, убил этого человека. Все скажут, что он стареет, теряет хватку и ловкость.

Ламберт нахмурился. Ничего подобного они не скажут. Он это хорошо знал, потому что был единственным из присутствующих, кто мог во всем разобраться, кто мог ответить – да или нет.

Если Палмер умрет, никто его не осудит. Никто не станет спрашивать, почему он не спас пациента.

Ламберт поднялся на ноги. Слова готовы были сорваться с его губ. Он скажет: «Ничего хорошего. Мы опоздали. Мы ничего не можем сделать». Но он ничего не сказал. Внезапно, стоя в этой больничной палате, он вернулся в прошлое, в тот день, когда он на вечеринке в Уорвикшире повстречал девушку, которую звали Розалинда, девушку, которой он потом предложил руку и сердце, девушку, которой он сказал: «Я хочу только одного – чтобы ты была счастлива». Ламберт вздрогнул. В глазах у него застыли слезы. В это мгновение он готов был разорваться надвое. Голос из глубины души убеждал его оставить все как есть, отомстить, сохранить жену.

Палмер… кто он такой? Пустой хвастун. Соблазнитель чужих жен. Ламберт снова посмотрел на раненого мужчину.

И внезапно он увидел в объятиях Палмера Розалинду – женщину, которую он любил, которая была его женой.

Ламберт услышал голос, свой собственный голос, насмешливо повторявший: «Я только хочу, чтобы ты была счастлива».

И медленно, тяжело, как будто в полусне, он обернулся к Клифтону.

Сэр Хорас Ламберт принял решение.