Продолжаем публикацию перевода романа "Герилья". На сей раз - главы VI-IX.
(с) Александр Сорочан, перевод, 2007-2009
VI
Мечты сменились
снами, а потом Сребниц, встав на ноги и увидев, что все вокруг залито дневным
светом, понял: ему пора двигаться дальше, пока ни один патруль не вышел из
города. Он набросил конец одеяла на плечо и нагнулся направо, чтобы поднять
автомат. Потом он прыгнул налево, обернулся, осмотрелся вокруг и обнаружил, что
автомат исчез. Если бы произошло землетрясение и гора погрузилась бы под землю,
а он остался бы на краю пропасти, Сребниц и тогда не испытал бы большего ужаса.
А теперь выходило, что гора для него потеряна. Ведь он не сможет пойти к Хлаке
без автомата. Но в таком случае он не сможет и вернуться в город с этим
окровавленным рукавом. Что же ему делать? И через некоторое время он задался
другим вопросом. Почему немецкий автомат у него забрали, а его самого оставили
в живых? Человек, который отправился на пикник в индийские джунгли и там
заснул, вряд ли может ожидать, что его чашку чая тигр выпьет, а его пощадит.
Если чашку чая кто-то выпил, это точно был не тигр. Кто же в таком случае взял
его автомат? Солнце еще не взошло, когда он задремал. Находиться вне дома без
пропуска от заката до рассвета — это каралось смертью. Смертью каралось и
владение оружием. Смертью каралось ограбление немца или немецкой армии. Что же
говорить о его правом рукаве! Неужели другой человек собирается присоединиться к
Хлаке с его автоматом? Именно эта мысль заставила юношу направиться верх по
склону горы, а не свернуть с избранного пути. Он должен прийти к Хлаке и
рассказать, что его ограбили.
Он ускорил шаг и так
передвигался почти час. Там, где виднелись последние дикие растения, у той
границы, где сорняки и цветы сменялись голыми камнями, он заметил нескольких
тощих овец и неподалеку от них, рядом с дорогой, старого пастуха, облаченного в
одну из тех пошитых из овечьих шкур накидок, которые носят пастухи в тех краях.
Пастух был высок и все еще силен. Он смотрел на Сребница неподвижным взглядом,
будто был чем-то недоволен.
Сребниц крикнул ему: «Доброе
утро», но пастух не ответил и не переменил позы. Тогда юноша пошел дальше, но
ощущение у него от этой встречи было не из приятных.
После этого он больше
никого не видел, а еще через час хождения по голому камню он достиг конца
дороги, терявшейся среди огромных, как дома, камней, лежавших у выступа скалы.
Оттуда вились тропы, но только тропы, и Сребниц задумался, что же имел в виду
Грегор, когда говорил, что он может прийти в любую часть гор и это приведет его
к Хлаке. Он испустил долгий протяжный крик, которым пользовались в тех краях,
повторяя имя Грегора. Но единственным ответом было эхо.
Отчаяние пробудило в
нем лихорадочную энергию, и он поспешил подняться еще выше по одной из тропинок
в скалах. Несколько стеблей растения, похожего на вереск, виднелись рядом с
ним: все остальное место занимали сияющие отполированные камни. Справа от него
гора вздымалась ввысь бесконечными пиками, но над ним край склона казался не
столь далеким. И он скоро достиг этой линии: перед ним простиралась плоская
круглая площадка едва ли в сотню ярдов диаметром, окруженная со всех сторон низкими
холмиками. Он спустился туда по маленькому проходу между двумя такими возвышенностями, пересек площадку и
обнаружил, что достиг вершины этой части горы. Он позвал еще раз, но даже эхо
здесь казалось менее отзывчивым.
Он посмотрел на
равнины, которые простирались к северу от горы и, когда солнце скрылось за
облаком, увидел, что над всеми ними простерлась тень. Вся Европа в этой тени,
подумал Сребниц; поняв, что Природа отражает его настроения, он задумался о
мрачных перспективах, которые открывал ему этот печальный вид.
Потом он повернулся и
сделал несколько шагов назад, чтобы взглянуть на раскинувшийся внизу город,
который был виден с другой стороны, с юга. Когда он пересекал площадку, то на
сей раз заметил посреди ее след песчаной почвы, маленький кружок меньше ярда
диаметром. Сребниц подошел, чтобы разглядеть это повнимательнее, и поворошил
землю носком ботинка. Когда он это сделал и обнаружил под слоем песка остатки
пепла, то услышал голос — обычный, будто продолжавший беседу: «Оставь-ка это на месте».
Он поглядел наверх и
поначалу никого не увидел. Потом к нему спустился молодой человек, находившийся
на каменистом холме, который стоял возле плоской арены на высоте, не
превосходящей одноэтажный дом. В руках у молодого человека был автомат, а на
поясе патронташ.
Сребниц молча
воззрился на него; так же он смотрел и на других людей, появлявшихся среди
камней вокруг тего. Их было около десятка — мужчины в примитивной одежде,
сильно напоминавшей его наряд. Наконец Сребниц сказал человеку, которого увидел
первым: «Я пришел присоединиться к Хлаке».
Мужчина подошел к
нему поближе, прежде чем заговорить, а потом произнес: «Хлака не всякого
принимает».
Тогда Сребниц в
отчаянии перечислил свое имущество:
— У меня есть шесть
караваев хлеба, ветчина и 25 обойм.
Сребницу показалось,
что на лице мужчины он различил признание весомости его аргументов, когда он
упомянул хлеб, и почти явную улыбку, когда речь зашла о ничтожном количестве
патронов. Но мужчина ничего не ответил, пока не спустился на уровень земли.
Подойдя поближе к Сребницу, он посмотрел на него и потом сказал:
— Хлака сердит на
тебя.
— Хлака? — переспросил
Сребниц. — Почему?
Другие мужчины тоже
приблизились к нему, и среди них Сребниц заметил Грегора. Его лицо осветилось
надеждой, но на лице Грегора появился лишь слабый намек на узнавание, и ни в
одном лице не было признаков приветливости, как будто ни улыбка, ни приветствие
не могли существовать в горах, когда Хлака гневается. Сребниц открыл свой
мешок, вытащил мясо и хлеб и сказал: «Я
принес это». Он достал бекон, спрятанный под одеждой, и пакеты с чаем и
сахаром, лежавшие в карманах, и положил все это рядом с караваями и мясом.
Глаза всех мужчин теперь выражали интерес. Тогда Грегор подошел к Србенитцу,
отвел его чуть в сторону от остальных и проговорил мрачным шепотом: «Почему ты
не принес винтовку с прикладом, как я тебе сказал?»
Сребниц ответил:
— Было очень темно.
Никто не мог меня увидеть. Я вспомнил о ней лишь тогда, когда рассвело.
Грегор сказал:
— Хлака может видеть
во тьме.
— Мне очень жаль.
— И тогда, — продолжал
Грегор, — ты заснул. Хлака никогда не позволяет людям спать, пока они не наши
укрытие. А ты уснул на дороге.
— На обочине дороги...
Но Грегор на это не
ответил. Его лицо было суровым, и они немного прошли в молчании.
— Кто взял мою винтовку?
— спросил Сребниц.
— Спроси об этом
Хлаку. Он — Хозяин горы.
— Но как он узнает? —
спросил Сребниц.
— Он знает обо всем,
что происходит в горах, — ответил Грегор.
— И что он сделает?
— Он очень зол, — сказал
Грегор. Потом он посмотрел на правую руку и рукав Сребница. — Я тебе вот что
скажу, — добавил он, — когда увидишь Хлаку, пожми ему руку. Он подаст тебе
руку, если увидит такое. И тогда, возможно...
— Но где же Хлака? — спросил
Сребниц.
— Я тебе скажу, — продолжил
Грегор. — Он в горах. Тебе нужно только прийти в горы, чтобы найти его.
— Но в какую часть
гор?
— Сюда.
И тогда Сребниц
увидел, как спускается с маленького каменного холма старый пастух, который
казался гораздо выше и сильнее, чем прежде, и вдобавок гораздо суровее. Как и
все остальные он держал в руках винтовку, и Сребницу показалось, что он узнал
свое оружие: по крайней мере кровавый след на прикладе был того же размера и на
том же месте. Когда Хлака подошел к ровной площадке, Сребниц направился к нему
и протянул свою правую руку, как посоветовал Грегор, по направлению к
устрашающей фигуре. Хлака устремил на него грозный взгляд.
— Это человеческая
кровь? — спросил он, переложив свою винтовку в левую руку и указав на правую
руку Сребница.
— Да, — ответил
Сребниц.
— Тогда я пожму тебе
руку, — произнес Хлака, и сумрачная улыбка коснулась его губ.
— Могу я взять свое
оружие? — спросил Сребниц, ободренный этой улыбкой.
— Нет, сказал Хлака. —
У тебя рука мужчины, но овечьи мозги. — Он обернулся к Грегору и произнес: — Научи
его. И он получит свою винтовку.
Грегор начал тотчас
же:
— Ты не должен
кричать в горах. Если ты хочешь связаться с кем-то из нас, зажги днем огонь и
тотчас же отойди от него так быстро, как только можешь за десять минут, в
подветренную сторону. В горах всегда дует ветер. И один из нас придет к тебе
туда, за десять минут ходьбы с подветренной стороны. Если тебе кто-то
понадобится ночью, зажги два огня в нескольких ярдах, и второй, который должен
быть меньшего размера, укажет нам направление, в котором ты движешься. Пройди
четверть часа ночью и потом жди, пока кто-то из нас не придет к тебе. И ты
должен повиноваться приказам. Я сказал, чтобы ты принес винтовку с отпиленным
прикладом. Любой человек, незнакомый Хлаке, который окажется с винтовкой в
горах и будет нести ее иначе, скорее всего будет убит.
— Хлака взял мою
винтовку? — спросил Сребниц.
— Хлака учит всех
нас, — больше Грегор ничего не ответил.
— Учит? — переспросил
Сребниц, и что-то в его голосе, казалось, указывало, что обучение, которое он
прошел в последнем классе школы, во многом превосходит какое-то обучение,
которое может исходить от жестокого, сурового человека, подобного Хлаке.
— Слушай, — сказал
Грегор. — Теперь для Европы может быть только один урок. Ты берешь ручку и
чернила, когда отправляешься в школу, и учителя объясняют тебе, как ими
пользоваться, и все тебе рассказывают. А теперь у тебя есть нож, ты
подчиняешься величайшему учителю в нашем конце Европы, и ты ничего не знаешь.
Но ты многому научишься. Ты научишься никогда не засыпать там, где тебя могут обнаружить.
Ты научишься никогда не кричать, если тебя может услышать враг. Ты научишься не
раскапывать остатки костра, которые были скрыты. Мы научим тебя сотням вещей. И
когда ты выучишь все это, ты спасешь вместе с нами Страну и вернешься в город,
где будет развеваться наш флаг, или, возможно, навеки застынешь в бронзе на
главной площали. Ты принес с собой несколько хороших книг. — И Грегор указал на
хлеб, ветчину и пакеты с чаем и сахаром. — Ты будешь учиться.
— Я принес и эти
патроны, — сказал Сребниц, коснувшись своего патронтащша. Его авторитет упал
уже достаточно низко, и он хотел слегка подняться во мнении друга.
— Да, — произнес
Грегор. — Расскажи мне, как ты их получил.
И Сребниц изложил всю
историю, шагая взад-вперед по плоской поверхности среди миниатюрных
возвышенностей. Грегор слушал с вниманием школьного учителя, следящего за
ответом выучившего урок школьника. Когд Сребниц закончил, он кивнул.
— Все было правильно,
ведь так? — сказал Сребниц.
— Нет. Тебе не
следовало втыкать этот штык в дверь.
— Но почему? — удивился Сребниц.
— Тебе следует
научиться таким вещам, — пояснил Грегор. — Это указывает направление, в котором
ты движешься. Указывает, что ты шел по этой улице. А эта улица вела к горам.
— Но я мог и
остановиться где-нибудь по дороге, — сказал Сребниц.
— Да. Ты мог зайти на
чашку чая в любой из домов. Но после убийства часового в гестапо будут думать,
что ты должен покинуть город, а ты указал им направление, в котором уходил.
— Понимаю, — произнес
Сребниц.
— Тебе следует
научиться всем этим вещам, — сказал
Грегор. — Во всей Европе есть теперь одна-единственная возможность учиться, и
нет учителя лучше Хлаки. Но он — суровый учитель.
— Я попробую.
— Куда теперь дует
ветер? — спросил Грегор.
— Я не знаю, — откликнулся
Сребниц.
— Ты всегда должен
знать, откуда и куда дует ветер.
Раздался низкий гул,
и все люди на маленькой площадке двинулись в разные стороны, к спасительным
камням.
— Это приближается
аэроплан, — пояснил Грегор.
— Где он? — спросил Сребниц.
— Мы пока не можем
увидеть его, — ответил Грегор. — Мы можем только слушать. И мы уходим в те
пещеры, — и он указал на пустые места под завалами камней, где иногда прятались
дикие овцы. Эти пустоты были углублены ветром, поскольку внешний слой камней
был менее твердым — три фута глубины, а выемки были и того меньше. Грегор
направился к одной из таких выбоин, и Сребниц развернулся, чтобы последовать за
ним.
— Тебе не стоит здесь
оставлять мешок и хлеб, — заметил Грегор.
Сребниц бросился
собирать свои вещи, а Грегор зашагал к спасительным камням. Сребниц
присоединился к нему в тот момент, когда Грегор добрался до убежища.
— Вот и он, — произнес
Грегор, указав на точку в небе, и оба нырнули в пустую пещерку. Аэроплан
прогремел по небу и унесся на север. Когда звук затих, Грегор собрался выползти
наружу, но Грегор приказал ему выждать.
— Если он обыскивает
гору, то почти сразу же сделает круг.
Но аэроплан не
вернулся. Он направлялся куда-то еще.
— Где же армия? — спросил
Сребниц, удивляясь, что с самолета ничего не увидели.
— Кое-кто там,
наверху, среди скал, — пояснил Грегор.
Отвечая, он слегка
заколебался, и это пробудило у Сребница некое подозрение.
— А где же основные
силы?
— Для наших целей
людей вполне достаточно, — ответил Грегор, — и с каждым днем нас все больше.
— Мы, что, и есть
основные силы?
Грегор улыбнулся, но
ничего не ответил; позже в этот день Сребниц узнал, что все силы, собравшиеся в
горах, состояли из пятнадцати человек. Его надежда присоединиться к отряду
теперь многократно возросла. А Грегор заговорил снова:
— Не думай, что нас слишком
мало. У каждого из нас по двести патронов, и все мы пользуемся своими мозгами.
Земля будет свободной, и это мы освободим ее.
Теперь Хлака и все
его люди, поскольку еще пятеро спустились с вершины горы, собрались посреди
маленькой арены, где под слоем песчаной почвы скрывались угли.
— Пасмурный день, — проговорил
Грегор. — Мы получим горячий обед.
Сребниц, который
поначалу не заметил связи между этими фразами, сохранил молчание. Но когда
загорелся огонь, он увидел то, чего не могло представить его воображение:
окружающие склоны скрывали столб дыма, и легчайшие его облачка, возносящиеся
над камнями, были видны только на фоне чистого неба.
Несколько сухих веток
были зажжены, и один из мужчин следил за костром, держа в руках немного сухой
травы; он подкладывал траву под те ветки, которые начинали дымить слишком
сильно, чтобы дым сменялся пламенем. Из пещеры вынесли котел и треножник, и
повар занялся приготовлением баранины. На земле у огня лежала какая-то тряпка;
Грегор объяснил Сребницу, что это мокрая простыня, которой можно прикрыть
огонь, если появится аэроплан. Казалось, в горах юноше предстояло узнать столь
же много, как в те дни, когда он впервые познакомился с алгеброй или даже с
эвклидовой геометрией. Грегор рассказал, что края простыни были изорваны и
изрезаны, поскольку в природе не может быть ровных линий и прямых углов, и все,
что не соответствует этому правилу, привлекает внимание. Он объяснил, что когда
простыню используют, несколько мужчины прижимают ее книзу и разбрасывают
пригоршни земли, чтобы изменить цвет ткани.
Повар еще несколько
дней назад был шефом в одном из лучших отелей города. Он ушел оттуда до прихода
немцев; а когда он узнал, что директор отеля собирается принять немецких
офицеров, то забрал с собой все горшки, сковороды и ножи, нужные на кухне,
чтобы найти им лучшее применение. Это был крупный мужчина, с полным красным
лицом, на котором радостное выражение в одно мгновение сменялось мрачным, как
свет сменяется тенью на поверхности салы, когда над ней проносится раскинувший
крылья орел. Повар, как и все остальные, щеголял небритым подбородком, на
котором пробивалась борода. Только седовласый Хлака, который, судя по всему,
гордился своими черными усами и не позволял пробиваться белым волоскам в
бороде, потому и брился. А может быть, он понимал, что его лицо так хорошо
известно всей Земле и менять внешний облик — все равно что подделывать монету.
Все мужчины резали
свое мясо такими же острыми ножами, как и тот, которым воспользовался Сребниц,
чтобы добыть винтовку, теперь им утраченную. Они уселись в круг у огня, Хлака
восседал во главе отряда; он сидел лицом к городу. Какой-то отблеск
гениальности озарил сейчас этого мрачного человека, сидевшего среди своих
людей. И хотя всех их можно было принять за бандитов по внешнему виду и вооружению
и за преступников — по ситуации, в которой они оказались, тем не менее на их
лицах было выражение, которое с этим никак не вязалось. Ничто в их облике не
напоминало о жителях разгромленной страны; куда больше они походили на людей,
сбежавших из тюрьмы, но не на преступников. И еще они походили на счастливых
воробьев, вырвавшихся из какого-то ужасного места и усевшихся на подоконнике.
Никогда в этой стране свобода не казалась такой восхитительной, как сейчас,
когда она стала столь редкой; и не было среди них никого, кто не чувствовал бы
этого чрезмерного счастья — быть свободным. У их ног простирался завоеванный
город, скрытый тенью Гитлера, но это не мешало людям шутить, когда по рукам
пошло сладкое, вязкое вино в бутылках со старыми печатями. Каково бы ни было
прошлое, настоящее казалось счастливым, а будущее — для них — манящим.
Сребниц, хотя ему и
не доверили еще винтовку, уже удостоился дружбы этих людей; вскоре они услышали
его рассказ о том, как погибли его родители. Хлака посмотрел вверх и тотчас
спросил, как звали прусского майора, о котором рассказывал Сребниц, человека,
который счел неправильным поведение его матери. Сребниц выяснил имя майора
прежде, чем покинул дом, когда пруссак дремал в кресле: это был майор фон
Вальд, и юноша назвал его имя. И тогда Хлака сказал мужчине, сидевшему рядом с
ним: «Принеси мне книгу».
Этот человек
направился к одной из множества расщелин среди окружающих камней и принес книгу
в обложке из грубой кожи, а другой мужчина принес ручку и чернила. И Хлака взял
ручку, сделанную из орлиного пера, погрузил ее в чернильницу и сказал Сребницу:
— Если имя человека
заносится в эту книгу, его смерть неизбежна.
Потом он присыпал
песком имя, которое вписал в книгу, и отдал книгу одному из мужчин, который
вернул ее в то же безопасное место.
Облака, которые
появились утром, становились все темнее, пока они ели, и прежде чем обед
подошел к концу, начался один из тех дождей, которые за несколько часов
наполняют водные стоки гор, остающиеся сухими многие недели, за исключением нескольких
озер в глубоких долинах, дождей, которые поддерживают жизни бабочек и
странствующих людей, и диких овец, и многих иных созданий, о которых не ведают
люди. Дождь начался внезапно из северных туч, он помог маленькой группе
свободных людей потушить костер и омыл дочиста правую руку Сребница. Два
человека убрали котел и треножник, повар удалился со своими горшками и
сковородками, пока остальные забрасывали кострище мокрым песком. Потом все
нашли укрытие в пещерках среди камней. И скоро не было ни единого признака
людей горы, не было ни единого указания, что в стране еще остались свободные
люди.
VII
В маленькой пещере,
укрывающей от дождя, обучение Сребница продолжалось. Грегор объяснил ему, что в
городе сейчас находятся пять тысяч немцев, и их следует убивать одного за
другим. Самое главное, сказал он, не показываться, и он показал Сребницу, как
скрываться за предметами и на фоне предметов, научил его, как рассчитывать
линию горизонта для любого возможного наблюдателя, чтобы он никогда не
попадался немцам на глаза, различимый на фоне неба. Он рассказал ему о мирте,
вереске и других видах растительного покрова. Рассказал и о том, что никогда не
следует открывать огонь с расстояния в сто ярдов. Он сказал, что Хлака иногда
может выстрелить с двухсот ярдов, но никому другому не разрешается стрелять со
ста. Пехота иногда стреляет и с тысячи ярдов, заметил Грегор, но это на войне;
а на войне уходит множество железа, чтобы убить человека. А здесь партизанская
война; и у них нет столько железа. Если они не будут обнаруживать себя и не
будут растрачивать патроны впустую, то со временем перебьют всех немцев.
— А разве немцы не
сумеют сделать то же самое? — спросил Сребниц. — Ведь их в двести или в триста
раз больше, чем нас.
— Нет, — ответил
Грегор. — У них на это не хватит мозгов. Для них разрабатываются замечательные
планы — теми людьми, которые способны к выработке планов. Лучших планов на
свете нет. И они работают над планами многие годы. Они работали даже тогда,
когда мы спали. И нет более подходящих людей, чем немцы, чтобы исполнять эти
планы.
— Так почему же они
не сработают? — удивился Сребниц.
— Они работают. Они
же прорвали линию Мажино, завоевали Европу, захватили всю Землю, кроме
этой горы. Это восхитительные планы,
очень тщательно проработанные. Но они не создали плана для боев в горах, среди
этих зарослей. А теперь уже слишком поздно.
— И почему же слишком
поздно?
— Я точно не знаю, — ответил
Грегор. — Но все планы были созданы много лет назад, когда Гитлер говорил о
мире, и они теперь должны следовать этим планам. Они предвидели все, что нужно
сделать. А мы, которые ничего не предвидели, проиграли там, где они выиграли.
Но там, где нет предвидения, нет и планов; а без планов немцы ничего делать не
могут. Они предвидели все на два года вперед, но два года подходят к концу, а с
ними кончаются и планы. Скоро они будут как дети, блуждающие в потемках. Хлака
создает свои планы час за часом; а они будут запрашивать планы у своих великих
генералов, генералы будут рыться в бумагах и ничего не найдут.
— И мы сможем сражаться с пятью тысячами? «
— Почему бы и нет?
Пять тысяч человек не смогут пристрелить кролика. Некоторые люди — прирожденные
охотники; немцы — прирожденные планировщики. Они хорошие планировщики. Но охотники — это мы.
— Ну, тогда мы должны
победить, — сказал Сребниц с легким сомнением в голосе.
— Разумеется, мы
победим, — ответил Грегор. — Но ты должен повиноваться Хлаке.
С этими словами
Грегор взял духовое ружье, лежавшее в пещере, дал Сребницу маленькую лопату и
предложил ему попрактиковаться в стрельбе.
— Но я могу стрелять
отсюда, — заявил Сребниц.
— Нет. Мы никогда не
стреляем, пока не укроемся.
— Но я здесь укрылся,
— ответил Сребниц.
— Нет. Это слишком
просто. Ты не можешь всегда прятаться в пещере, когда хочешь стрелять. Ты
должен научиться укрываться в горах, где бы ты ни оказался.
— А для чего эта
лопатка? — спросил Сребниц, когда они вышли из пещеры.
— Мы все носим лопаты
или совки. Они часто необходимы, чтобы спрятаться. И нам нельзя стрелять, пока мы этого не сделали.
Грегор избрал путь через
дальнюю часть площадки через скалы на север; они пригибались и ползли, когда
достигали верхней части сколы. Потом они повернули налево и спустились по
голому склону с южной стороны, лицом к городу.
— Они не могут нас
здесь увидеть? — спросил Сребниц.
— Хлака хочет, чтобы
нас сегодня увидели на горе, — ответил Грегор. И они продолжали спускаться,
пока не достигли зарослей вереска. Здесь он велел Сребницу укрыться.
— Где? — спросил
Сребниц.
— Где угодно, — ответил Грегор.
И Сребниц спрятался
за вересковой порослью и взял у Грегора духовое ружье. Грегор отошел с коробком
спичек и поставил мишень на камне в семидесяти шагах ниже по склону. Потом он зашагал обратно к Сребницу.
— Я тебя ясно вижу
оттуда, — заметил он. – В укрытии только твоя голова и плечи.
И он приказал
Сребницу окопаться так, чтобы улечься несколько глубже, и заставил его вырвать
еще вереска и прикрыть пустоту, образовавшуюся на месте выдернутых стеблей;
потом Грегор показал, как нужно уложить эти растения. Затем он вернулся к тому
месту, где лежал спичечный коробок, посмотрел в сторону Сребница, и когда он
был удовлетворен увиденным и решил, что с этой точки стоящий человек Сребница
не увидит, то подал юноше сигнал.
И Сребниц начал
стрелять. Грегор поправлял его прицел после каждого выстрела. Сребниц потратил
около сорока пуль, и тогда Грегор был удовлетворен его успехами.
— Все, что тебе нужно
теперь сделать, — это научиться прятаться.
— Боюсь, что так
хорошо у меня получается только с духовым ружьем, — сказал Сребниц, чуствуя,
что немного самоуничижения после похвалы Грегора не помешает.
— Духовое ружье — самое
лучшее после солдатской винтовки, — сказал Грегор, — потому что прицел у него
темный. Спортивные ружья здесь бесполезнны, потому что у них прицелы блестят.
Оружейники этого добиваются, приделывая тонкие серебряные полосы. Никто не
может взять на мушку неприятеля с таким сверкающим прицелом. Но наши винтовки —
настоящие военные ружья, и с ними все в порядке.
После этого они
вернулись на маленькую площадку, которая вместе с пещерами вокруг нее, стала их
домом в большей степени, чем любая другая часть Горы.
Когда они забрались в
свою пещеру, все еще шел дождь; но Грегор объяснил Сребницу, что они не
обращают внимания на дождь, потому что пастухи говорят, а люди Хлаки
соглашаются, что болезни в горах невозможны. Но несмотря на это, заметил
Грегор, они всегда спять в сухой одежде, и они высушат свои одеяния у хорошего
костра этой ночью.
Хлака бродил
неподалеку, наблюдая за облаками, и ближе к вечеру они оступили от солнца,
откатываясь на юг в золотых закатных лучах, и Хлака начал посылать солнечными
бликами сообщение вниз, в город.
— Что он сигналит? — спросил
Сребниц.
— Он сигналит имена
немецких офицеров, которые записаны в той книге. Сейчас он посылает имя майора фон Вальда.
Хлака посылал сигналы
три раза в разные части города.
— Он что, сигналит
его адрес? — спросил Сребниц, поскольку вспышек, казалось, было слишком много.
— Нет, сказал Грегор.
— Он не посылает адресов. Там, внизу, они знают, где его найти.
— Какой шифр он
использует? — спросил Сребниц.
— Никакого шифра.
Просто имя обычной морзянкой.
— Они не принимают
мер предосторожности?
— Принимают. Мер
предосторожности множество. Но против нас они бесполезны.
И с этого мгновения
Сребниц ощутил присутствие странной силы в Хлаке и его маленьком горном отряде,
силы, которая не измерялась такими цифрами, как пятнадцать и пять тысяч; силы,
которая дерзнула в своей наивности бросить вызов могуществу Германии,
возрастающей силы, которая несла надежду и которая однажды принесет Земле
свободу.
И сила эта исходила
не от пещер, она росла от гребня горы и простиралась куда-то на запад.
Когда он вернулся в
свою пещеру, один из мужчин принес послание Грегору, а Грегор сказал Сребницу,
что они до наступления темноты должны перебраться в другую часть горы. Он
объяснил, что другие армии строятся перед тем, как выйти в поход, и устраивают
долгие смотры; люди Хлаки поступают наоборот — они исчезают и встречаются с
Хлакой, когда стемнеет, в том месте, которое он называет. Темные облака закат
окрасил золотом, и люди Хлаки увидели в них сияние пророческой славы. Немцы в
городе видели тот же самый золотой закат; если бы нашлись у них авгуры,
способные читать будущее, они бы скорее всего прочли угрозу в закате, который
нес людях в горах одну только славу.
VIII
Птицы проносились над
горой — в тиши, в сумерках. А люди Хлаки один за другим покидали свои пещеры,
перемещались в западном направлении и исчезали. Где нахоодится место встречи,
знали все, кроме Сребница, и поэтому с ним шел Грегор. Пока они шли, на небе появилась
первая звезда, и очень скоро день скрылся за западной оконечностью горы. Они
двигались сквозь заросли вереска к той черте, где растения сменялись голыми
камнями горного склона. Они шагали по какому-то подобию тропы, едва различимому
для Сребница, который различал только темные цветы вереска. Он следовал за
Грегором, пока его друг не стал только темным силуэтом в ночи; они достигли
места встречи, и обнаружили там Хлаку, вокруг которого уже собралось несколько
человек. Вскоре подошли и остальные; одна тень за другой внезапно возникала из
тьмы. У всех в руках были дрова, и они складывали поленья перед Хлакой,
подкладывали клочья соломы и зажигали огонь. Вскоре бесчисленные языки пламени
сплетались в танце на склоне горы. Сребниц, не отрываясь, смотрел в сторону
города, поскольку, хотя они и находились почти на вершине горного гребня, они
стояли на южной стороне, и с улиц города открывался прекрасный вид на это
место.
— Почему он не зажег
свой костер по другую сторону горы? — спросил Сребниц.
— Это дело Хлаки, — сказал
Грегор.
И он обернулся к
огню, где повар уже начал возиться со своей сковородой. Сребниц последовал за
Грегором. Мужчины уселись, но не в круг у огня, а полукругом лицом к западу.
Один из солдат остался стоять на страже. Повар жарил куски ветчины, они очень
скоро были готовы; их быстро передавали по кругу на маленьких тарелках. Когда
ломти ветчины были съедены, по кругу пошла бутылка вина. Потом мужчина по имени
Искандер достал овальный инструмент со струнами, коснулся его смычком и собирался
запеть. В этот момент часовой выкрикнул: «Вспышка!»
Они тотчас же
поднялись, двое мужчин помогли повару, и все вместе направились прочь от огня
со всем своим имуществом, вновь двигаясь в том направлении, откуда пришли.
Потом они услышали
грохот выстрела и его эхо, сотрясающее маленькие долины, затаенные на склонах
горы, и возносящееся наконец к вершинам, а потом несущееся по ним от камня к
камню и падающее вниз, в тишину. Потом они услышали звук снаряда, несущегося из
города вверх, в ночное небо, потом снижающегося, жужжа на лету. Снаряд упал
почти в двухстах ярдах от костра и взорвался, его осколки разлетелись по горе,
издавая тот дикий крик, который человек испускает, выступая против другого
человека, крик, совсем не похожий на тот, с которым дикие звери терзают своих
врагов. И когда последнее эхо артиллерийского выстрела растворилось среди
утесов и вершин, как мертвые горцы во тьме и молчании, Сребниц увидел в городе
вспышку другого выстрела.
Мужчины, которые
залегли, услышав первый выстрел, поднялись и двинулись еще дальше от огня, и
залегли вновь, услышав рык второго снаряда, который разорвался гораздо выше
костра, на самой вершине горного хребта. Они вновь продолжили путь, и Сребниц
увидел третью вспышку, и снова услышал, как гул снаряда разнесся эхом по всей
горе; третий снаряд упал в самую середину костра, рассыпавшись в восхитительном
вихре фонтаном красного и золотого; и все люди Хлаки улыбнулись, потому что они
ценили хорошую стрельбу. Затем все они возвратились в пещеры, в которых уже
привыкли спать.
— Хлака хочет, чтобы
они увидели кое-кого из нас наверху, — объяснил Грегор, — потому что ему нужны
еще винтовки.
Сребниц, который
учился горным повадкам, начал понемногу понимать.
— Они придут, чтобы
отыскать нас? — сказал он.
— Да, — ответил Грегор.
— Они придут.
— Хлака позволит мне
взять мою винтовку? — спросил Сребниц.
— Все винтовки на
этой горе — его винтовки. Но я передам ему, что ты бьешь без промаха с
семидесяти ярдов, и он, может быть, даст тебе винтовку завтра.
— А они придут
завтра? — задал вопрос Сребниц.
— Да. Они определенно
придут завтра. И мы раздобудем побольше винтовок.
Внизу, на равнинах,
было так же тепло, как у нас летом, но весна поднималась на склоны горы
медленно и почти замирала на ночь; так что в маленьких пещерах, известных диким
овцам, в апреле было немногим теплее, чем в Англии ветреным и туманным
апрельским утром.
Сребниц
узнал, что ночной холод приходит не только сверху, но и снизу, а также справа и
слева; Грегор посоветовал ему не укрываться всеми покрывалами, а заворачиваться
в них. Грегор объяснил ему все – как в другом месте и в другое время объясняли, сколько будет а + b, помноженное на b, и Сребниц учился, как мальчики учились таким элементарным вещам, чтобы никогда больше не забывать их; но никакие поправки ему были
не нужны, потому что его учили
сами вещи; как будто а + b отрывались от бумаги и указывали путь, в то время как множитель b стоял поблизости, подтверждая
полученные сведения. Но, помимо
одеял, у Сребница был матрац толщиной около фута, сделанный из вереска и грубой травы, из которой делали себе постели все мужчины и которая служила защитой не только от твердых
камней горы, но и от холода.
Ветры, которые блуждают в ночи и шепчутся с травами, собаки, лающие вдали, крики ночных птиц и все прочие звуки, которые заставляют
обитателей домов бодроствовать в первую ночь под звездами – они не могли надолго удержать Сребница по эту сторону
границы страны снов. Некоторое время он чувствовал неудобство
от того, что лежит не в постели, не в тепле и без всякого укрытия, он
чувствовал нечто новое и радовался этому; потом
ощущение свободы от
правил и путей человека, которые даровали ему ветер и гора, превратилось во что-то более великое, и он подумал о свободе людей Земли, ради которых он взошел на Гору, и эта мысль воссияла во всем своем блеске, пока не затмила прочие грезы на границе сказочной страны.
IX
Грегор и Сребниц
провели ночь в одной пещере, и довольно скоро к ним присоединился мужчина,
который нес вахту; но ничто не беспокоило Сребница, пока лучи дневного света не
проникли внутрь и пока птичья песня не разбудила его. Или так показалось юноше;
но прозвучал и сигнал подъема в маленьком лагере, и какое-то возбуждение уже
пронизывало воздух и каким-то образом призывало Сребница из мира снов. Грегор,
который уже встал и вышел наружу, нагнулся и позвал Сребница из пещеры,
сообщив, что завтрак готов. И Сребниц выбрался наружу и направился с Грегором к
маленькой площадке, где горел огонь и повар уже жарил остатки бекона, а Хлака и
большинство его людей уже расселись возле огня. Сребниц, полный интереса к
новой жизни, которую он теперь вел, и желающий узнать о ней как можно больше,
спросил по дороге Грегора, что они будут делать этим утром.
— Сначала мы
позавтракаем, — сказал Грегор.
Но оба они уже
слышали звук шипящего на сковородке бекона, и Сребницу хотелось узнать больше.
— А после этого? — спросил
он.
— После этого, — сказал
Грегор, — мы спустимся в заросли мирта и вереска. Немцы идут.
— Немцы! — повторил Сребниц.
Хлака, сидевший
поближе к огню, обернувшись лицом к городу, услышал эти слова и крикнул
Сребницу:
— Они увидели наш
костер прошлой ночью. Они очень наблюдательны. Они не могут разглядеть огни в
сердцах свободных людей. Но они увидели наш огонь на склоне горы. Они поразили
его своим оружием, так что они не совсем слепые. Но теперь они подойдут поближе, чтобы взглянуть.
И тогда Сребниц
выпалил, ни о чем не задумываясь, то, что давно тяготило его:
— Могу я взять свою
винтовку?
— Твою винтовку? — переспросил
Хлака задумчиво. Выдержав паузу, он произнес: — Да. Если ты сможешь забрать ее
у меня, когда я усну.
— Я никогда не
застану вас спящим, — сказал Сребниц, вздохнув.
И этот ответ
понравился Хлаке.
— Нет, — сказал он
мрачно и добавил: — Возьми свою винтовку, — и протянул ее Сребницу, потому что
он держал оружие как раз со стороны юноши. Хлака продолжил: — У тебя должны
быть патроны в патронташе. Но если ты потратишь больше пяти, больше никогда уже
не получишь. — И Хлака вернулся к прерванному завтраку.
Из разговоров мужчин
у костра Сребниц выяснил, что чуть раньше, не потревожив его, вверху пронесся
аэроплан и тщательно обследовал гору; после этого на дороге появились около
пятидесяти мужчин, вышедших из города. Сейчас они исчезли из виду. Иногда он
прислушивался к разговорам у костра о том, что должно произойти. Иногда он обращал восхищенный взгляд к своему ружью.
Бекон был съеден, и
по кругу пустили кофе, кофе с песчаным осадком в дюйм или два глубиной на дне
маленьких чашек, кофе лучше любого другого напитка, который Сребниц пробовал до
сих пор; и пока люди пили, Хлака объяснял им, что теперь нужно делать: немцы,
сказал он, пойдут по единственной дороге, с разведчиками впереди; если
разведчики пойдут и с флангов, через валежник, заросли вереска и мирта, тогда
движение всего отряда будет таким медленным, что справиться с ними окажется
совсем легко. Но немцы могут и обойтись без этого, тогда все они пойдут по
дороге; там, где вплотную к дороге возвышается утес, их будет ждать Искандер.
Он заляжет в семидесяти ярдах от дороги среди зарослей и уберет столько солдат,
сколько сможет. Если они попытаются атаковать его в лоб, поднимаясь по скале,
он будет отступать перед ними от одних зарослей к другим и подстрелит по дороге
еще нескольких; если же они проявят больше здравого смысла и попытаются обойти
его слева или справа, то им придется повстречаться с другим человеком из
отряда, также находящимся в укрытии; а когда они решат подобраться к этому
человеку, то столкнутся еще с одним. Таким образом будут расположены семеро
бойцов, а Хлака останется с остальными у обочины дороги, гораздо ниже по
склону, поджидая тех, кто уцелеет из немецкого отряда. Потом его взгляд
коснулся Сребница:
— Ты можешь пойти с
Искандером. Если покажешься — ты мне не подходишь, и немцы могут тебя забирать.
Потом они выступили в
поход. Точнее, они двинулись в разные стороны от костра, и все люди скоро
скрылись из вида, неразличимые для любого наблюдателя, который мог бы следить
за горой. Когда люди Хлаки оставили свой костер и свой завтрак, немцы как раз
выходили из хвойного леса, через который пришел Сребниц. Искандер и все остальные продвигались по
гребню с северной стороны горы, перемещаясяь к западу до тех пор, пока они не
достигли маленьких долин или расщелин, по которым можно было незаметно
спуститься вниз с той стороны, где находились немцы. Когда они с Искандером
пересекли гребень, Сребниц потерял из виду всех остальных членов отряда. Они
достигли места, где тек маленький ручей, освеженный недавним дождем, и где
росли деревья высотой в два или три человеческих роста — выше по склону горы
таких деревьев не было. Искандер принес свой струнный инструмент, не доверив
его пещерам у костра. Там немцы могли найти его и разбить, потому что костер
оставили зажженным, чтобы привлечь немцев в верхнюю часть склона и чтобы люди
Хлаки могли оказаться у них в тылу. Искандер играл на своем инструменте, когда
они шли через лес и тихо напевал древние песни Страны. Когда они вышли из леса
в заросли мирта и вереска, то увидели внизу длинную ленту дороги. «Вот и они», —
сказал Искандер. И они увидели марширующих немцев; перед отрядом по дороге
шагали три разведчика.
Сребниц выхватил
ружье, сжал его в руках и шевельнул пальцем в направлении курка. Искандер прервал его игру.
— Если Хлака увидит,
чем ты занимаешься, он наверняка выпорет тебя, — сказал он.
Сребниц поспешно
убрал палец с курка.
— Никто и никогда так
не делает — только для того, чтобы по-настоящему выстрелить или для того, чтобы
сфотографироваться. Фотографов сегодня здесь нет, а немцы еще в двух милях. Так что не занимайся глупостями.
Слова Искандера задели
Сребница, еще глубже его поразила собственная глупость, но он все время учился.
Ружье Искандера все еще висело у него на плече, а музыкант наигрывал те
мелодии, которые давними летними
вечерами разносились над всей Землей. Теперь он больше не пел. Они спускались
по камням, пока не приблизились к дороге, которая проходила в нескольких шагах
от возвышенности. Теперь им нужно было только пригнуться, чтобы укрыться от
наблюдателей с дороги за пригорком. Здесь они остановились; Искандер прежде
всего приказал Сребницу спрятаться за кучкой вереска; Сребниц исполнил приказ,
воспользовавшись всеми знаниями, полученными от Грегора днем раньше. Искандер
прополз вниз, осмотрел его укрытие и остался доволен, а потом нашел место для
себя в нескольких ярдах в стороне, взял в руки винтовку и залег. Они не могли
видеть дорогу прямо внизу, поскольку холм здесь ярдов на тридцать изгибался,
зато чуть правее от этой точки открывался прекрасный вид на
пятьдесят-шестьдесят ярдов дороги, пока изгиб холма вновь не скрывал ее. Слева
дороги не было видно, потому что на пути наверх она уклонялась в левую сторону,
за склон холма. Искандер все еще щипал пальцами струны, протянутые на его
инструменте; Сребниц подумал, что он пытается создать боевую ауру, но зазвучала
всего лишь простенькая песня, пришедшая на память Искандеру из древней истории
свободных людей. Он теперь не пел, а если и пел, то его песня не была слышна
Сребницу, лежавшему всего в нескольких ярдах.
— Кто будет стрелять
первым? — понизив голос, спросил Сребниц.
— Тот, кто первым
увидит в прицеле немца, — ответил Искандер. — Но сначала пусть пройдут
разведчики.
После этого они уже
не говорили. Иногда Искандер привставал и смотрел поверх зарослей вереска, а
потом вновь ложился. После того, как он повторил свой маневр в пятый раз, он
подал знак Сребницу и улегся неподвижно. Сребниц, не отрываясь, смотрел на
дорогу — туда, где она скрывалась за поворотом в сотне ярдов от их укрытия.
Потом он услышал, как грохочут солдатские сапоги, и очень скоро после этого в
поле зрения появились два человека. Сребниц не шевелился, солдаты шли всперед.
Когда они скрылись внизу, из-за поворота показался еще один человек, а когда он
исчез вслед за первыми двумя, стук сапог сделался громче.
И тогда показалась
вся немецкая колонна, марширующая среди деревьев. Первые солдаты были всего
лишь в сотне ярдов, и Сребниц вновь собирался нажать на курок, но вспомнил
предостережение Искандера. Тогда он твердо навел прицел винтовки на немцев и
убедился наверняка, что он не промахнется, потому что все немцы шли очень
тесно, но тотчас вспомнил и приказ не стрелять больше чем с семидесяти ярдов,
подумал, что его будут судить за то, что он собирается сделать, и не дерзнул
ослушаться. Солдаты маршировали, а он наблюдал за ними, пока они не оказались
от него на расстоянии около семидесяти ярдов; тогда, полностью уверенный в
себе, он выстрелил, и выстрелил снова так быстро, как только мог. Он не слышал
выстрелов Искандера, поскольку они выстрелили в одно мгновение.
Немцы тотчас же
покинули дорогу и укрылись в вереске ниже ее, Искандер выстрелил во второй раз,
когда они прятались; три человека остались лежать на дороге. Скрывшись среди
мирта, который мог частично их заслонить, несколько немцев попытались вернуться
назад, и Искандер пристрелил одного из них. Другие немцы шли в первоначальном
направлении, держась близко к дороге и прячась в валежнике и вересковых
зарослях; еще несколько человек остались ниже Искандера и Сребница и начали
стрелять туда, где, по их представлениям, скрывались нападавшие. Но эти солдаты
не попадали в поле зрения, и потому стрелять в них было невозможно.
Теперь Искандер
прополз вперед, пробираясь сквозь вереск, как змея; вскоре он выстрелил еще
раз, и после этого возвратился назад к Сребницу. Сребниц впервые слышал резкий
свист пуль, рассекавших воздух; но они были совершенно безвредны, потому что
он, как и Искандер, находился за пределами досягаемости людей, стрелявших в них
снизу. Искандер объяснил, что солдаты обходят их по обеим сторонам
возвышенности и что им обоим, поскольку немцы внизу больше не видны, нужно
подниматься вверх по склону холма.
— Ты достал его? — спросил
Сребниц.
Искандер кивнул и
повел Сребница, указывая путь, по склону, оставаясь невидимым для немцев.
Потом, услышав выстрел кого-то из людей, оказавшихся теперь справа от них, а за
ним еще два, Искандер свернул в этом направлении, и Сребниц последовал за ним;
оба надежно укрывались в густых зарослях мирта. Но они в этом направлении не
ушли далеко — началась стрельба из пулемета, а может, сразу из двух; стреляли
со склона ниже них, откуда немцы атаковали центр маленькой линии людей Хлаки, и
в этом центре раньше находились Сребниц и Искандер, но теперь там остались
только мирт и вереск. Так что Искандер повел Сребница налево, пока они не
достигли той точки на сконе, которая располагалась прямиком над местом, откуда
они делали первые выстрелы. Искандер приказал Сребницу укрыться здесь.
— Они пойдут прямо по
склону, — сказал он, — как только закончат со своими пулеметами. Такова их манера.
Затем он укрылся сам,
повернувшись к нижней части всхолмья. Теперь были явственно слышны два
пулемета, и пули рикошетили у них над головами, и иногда целые сонмы пуль
вспарывали воздух, никуда не попадая. Затем раздалось три или четыре выстрела с
того места, которое было етперь по левую руку от них, донесся и звук выстрела
справа, потом еще и еще. В миниатюре поток немцев был рассечен надвое, а выстрелы слева и
справа указывали на присутствие людей Хлаки, которые не тратили патронов.
Непрерывный огонь пулеметов стих, и тишина была нарушена лишь двумя выстрелами
слева и еще двумя справа. Вскоре над вереском приподнялась чья-то голова, а
затем на склоне выстроились в линию десять солдат.
— Жди, — сказал
Искандер. И Сребниц ждал, пока не уверился, что немцы подошли ближе, чем на
семьдесят ярдов. Потом он выстрелил одному из них в грудь, быстро выстрелил в
другого и промахнулся в то время, как Искандер подстрелил одного.
— Не трать патроны, —
прошептал Искандер.
Сребниц вспомнил, что
он уже потратил один внизу, у дороги, и предостережение Искандера остудило его
пыл.
Немцы все еще не
видели их, и сделанные выстрелы не выдавали их положения, поскольку с такого
близкого расстояния были слышны не выстрелы, а только звук пули, попадающей в
цель. Немцы продолжали медленно подниматься по каменистому склону, и Сребниц
пристрелил одного, а Искандер еще одного. Теперь прямо перед ними больше не
оставалось солдат, а шесть уцелевших с левого края немецкой линии продвигались
по склону ползком. Один подобрался достаточно близко, чтобы разглядеть
партизан, потому что он прошел через миртовые заросли, за которыми залег
Искандер. Но Искандер подстрелил его, и остальные прошли дальше. Скоро они
исчезли из поля зрения Искандера и Сребница, залегших среди вереска, и Сребниц
приподнял голову над цветущими ветвями, но Искандер знаком приказал ему вновь
залечь и подполз к юноше.
— Они поднимутся по
склону выше наших и будут их оттуда расстреливать, — сказал он. Пригнувшись, он
повел Сребница по вереску, пока они не оказались точно за спинами пяти солдат,
которые все поднимались в гору.
Здесь они снова
укрылись, и Искандер начал напевать старую боевую песню своего края. На сей раз
он пел громко, аккомпанируя пению звуками своего странного инструмента. Пять
человек остановились, обернулись и прислушались. Искандер перестал петь, и
солдаты пошли вниз по склону. Но звуки выстрелов все еще доносились слева и
справа. Штыки на немецких винтовках были примкнуты, солдаты спускались вниз
быстрее, чем поднимались вверх по взгорью, и Сребниц уже задумался, смогут ли
они остановить немцев вовремя. Едва он успел об этом поразмыслить, Искандер
подстрелил одного, который рухнул замертво, а винтовка его ударилась о камни, а
незастегнутая каска покатилась вниз по склону холма. Сребниц пристрелил
другого; и в этот момент немцы увидели их, и все трое бросились на них,
буквально скатываясь по камням. Но двое солдат оказались в узком проходе между
камнем и сломанным деревом, на одно мгновение они сблизились так, что
представляли единую цель, и Сребниц успел вовремя выстрелить, не боясь промаха;
один из них упал. И теперь остались штыки против ружей, двое мужчин против
двоих.
Немцы не
останавливались, чтобы выстрелить, поскольку в то время, пока они прицеливались
бы и нажимали на спусковые крючки, они оказались бы неподвижными мишенями на
долгий срок; так что они мчались вниз и оказались всего в нескольких ярдах, и
Искандер и Сребниц оба выстрелили, пока немцы не могли достать их штыками.
Теперь они вдвоем подстрелили пятнадцать человек. Если трое слева от них и трое
справа справились с делом так же хорошо, на горе осталось немного немцев.
Искандер и Сребниц
пошли в том направлении, которое можно было бы назвать правым флангом, если
строй из восьми человек считать достаточно большим, чтобы иметь фланги. Но
теперь стрельба стихла, и немцы спустились по склону, за линию огня тех людей,
которым было запрещено стрелять с растояния более чем в сотню ярдов.
Искандер бросился
вниз по склону, позвав за собой Сребница. Они бежали к тому месту, откуда
стреляли в первый раз, потому что там, на дороге, лежали три винтовки, и
Искандер неожиданно испугался, что отступающие немцы, которые поднимались
вверх, в горы, могут поднять это бесценное сокровище. Но эти немцы рассыпались
по всему протяжению дороги в подлеске, сохраняя достаточно большую дистанцию,
чтобы избежать еще больших потерь. Скоро уцелевшие немцы вновь появились на
дороге, и не было никакого способа перехватить их, разве что преследовать их в
нижней части горы — там, где людей Хлаки могли заметить, а именно это Хлака и
запретил. Спуск туда через камни и заросли вереска был слишком опасен для
людей, стремившихся сохранить дистанцию от солдат на дороге. Но восемь людей
Хлаки, в том числе и он сам, залегли рядом далеко внизу, укрывшись по обе
стороны дороги и ожидая.
Как только немцы
скрылись из вида, Сребниц поднялся чуть выше, чтобы понадежнее спрятать
драгоценные десять винтовок и всю прочую амуницию, в то время как Искандер
вышел на дорогу, чтобы подобрать три винтовки там и еще две у обочины. Стреляли
с такого близкого расстояния, сто все немцы, которых видел Сребниц, были либо
мертвы, либо умирали, за исключением одного из тех двоих, которые стояли так
близко и представляли такую легкую цель, что Сребниц едва не промахнулся, хотя
чувствовал в себе абсолютную уверенность. Этому солдату пуля попала куда-то под
ребра, но рана не была смертельной, и он лежал среди вереска, а винтовка
валялась рядом. Когда Сребниц подошел поближе, солдат протянул руку к оружию,
но не смог до него дотянуться. Сребниц отодвинул винтовку подальше, потом смял
свой носовой платок и провел им по одной из ран, чтобы проверить кровотечение.
Он сделал это одной рукой, потому что не мог достаточно доверять немцу, чтобы
положить свою винтовку. Его первая помощь была по этой причине весьма
медленной, и он не закончил, когда подошел Искандер, который посмотрел на
происходящее с некоторым сочувствием, но помогать не стал. Когда появился
Искандер, Сребниц положил винтовку вне досягаемости немца, и занялся
медицинской помощью более успешно.
— Хлака не берет
пленных, сам знаешь, — сказал Искандер. — Как и они.
Но Сребниц продолжал
заниматься своим делом; он приложил свой платок к ране немца и привязал его
платком, извлеченным из кармана солдата.
— Можешь идти? — спросил Сребниц.
Немец кивнул.
— Тогда давай, — сказал юноша.
Немец медленно
зашагал прочь. Искандер следил за ним молча, пока он не достиг дороги и не
повернул направо, намереваясь вернуться тем же путем, которым явился.
— Скажи ему, — заметил
Искандер Сребницу, — что это не имеет значения, но если он туда пойдет, то его
пристрелят.
Тогда Сребниц
погнался за немцем и объяснил ему как мог, больше с помощью знаков, что ему
лучше пробираться по зарослям вереска. Очень скоро после этого, как бы в
дополнение к сообщению Сребница, раздался звук стрельбы оттуда, где были Хлака
и его люди; сначала прозвучал залп, потом восемь отдельных выстрелов, потом еще
несколько, а потом тишина. Немец медленно пошел прочь по заросшему травой
склону. Он ничего не говорил. Когда он отошел ярдов на двадцать, его, казалось,
осенила какая-то мысль, и он остановился на мгновение, чтобы подумать. Потом он
оглянулся через плечо на Сребница и сказал по-немецки одно слово — «Спасибо», и
после этого скрылся.
Сребниц вернулся к
Искандеру, который улыбался так, будто наблюдал какую-то детскую шалость,
нелепую, но простительную, и они начали собирать оставшиеся из их пятнадцати
новых винтовок и найденные боеприпасы, чтобы отнести всю свою добычу в пещеры.
Трое мужчин, которые
находились слева от них, пришли туда раньше, одним из них был повар, поэтому
уже горел костер и готовился обед. Искандер и те трое обменялись вопросами,
сколько винтовок они добыли, и трое мужчин приветствовали Сребница, но говорили
совсем не много и особой радости не выказывали.
Мужчины были
задумчивы, как будто величие исполняемой задачи впервые стало им понятно.
Пятнадцать человек, избежавших катастрофы, которая подавила всех их
соотечественников, обратила сотни из тысяч в рабство и вынудила пять или шесть
слабейших на предательство. Пятнадцать человек не только избежали катастрофы,
но и освободились от всех законов и правил, которые всегда существуют там, где
есть мостовые и тротуары. Они оставили это бремя, чтобы вести жизнь, полную
голода, холода и иных трудностей, которые неизбежно очаровывают всех людей,
которые выбирают этот путь. Эти пятнадцать человек связали себя узами новой
дружбы, куда более крепкими, чем то, что они знали раньше, их вел мужчина,
перед которым они преклонялись, хотя он иногда наказывал их; эти люди поначалу
были счастливы, открывая каждый день для себя что-то новое и наслаждаясь безграничной
свободой. Но теперь, обретя новые силы и новое оружие, все они поняли, что
свобода не были легкой и очаровательной вещицей, но это было что-то тяжелое,
подобное колоссальной золотой статуе, которую должны были нести на своих плечах
многие люди, готовые отдать все свои силы, чтобы установить статую в центре
столицы. Они всегда мечтали о свободе, но не думали об ее практическом
воплощении, пока у них было только пятнадцать винтовок; но теперь, поняв, что у
них стало около шестидесяти, они представили, с какими ничтожными, ничего не
значащими силами они надеялись освободить страну от армий вражеской империи.
Еще трое мужчин
появились у костра и после нескольких вопросов и сердечных приветствий они тоже
погрузились в мрачную задумчивость.
И тогда появился
Хлака, но не все его люди были с ним: его правило, что ни один человек не
должен показываться, было достаточно простым, и он утверждал его такой же
суровой дисциплиной, которая в иных местах впустую тратится на то, чтобы
обучать людей надраивать пуговицы до блеска; и гора была согласна с правилом
Хлаки, но горы не так легко покорить, и правила не всегда работают. Потому двое
людей Хлаки показали себя и получили пули в головы.
Хлака молча подошел к
огню, сохраняя неизменным то же выражение лица, с каким он спускался вниз с
горы. Потом взгляд его упал на Сребница.
— Сколько винтовок? — спросил он.
— У нас пятнадцать на
двоих, — сказал Сребниц, указывая на Искандера.
— Сколько патронов вы
потеряли? — спросил Хлака.
— Два на двоих, — ответил
Сребниц.
Тогда выражение
морщинистого лица изменилось, глаза пришли в движение; так весна преображает
горы, когда северный ветер отступает поутру. И Хлака улыбнулся.
Комментариев нет:
Отправить комментарий