Фрэнк Белнап Лонг. Лавкрафт и По

Нижеследующий текст стал своеобразным эпилогом к мемуарной книге Ф.Б.Лонга "Говард Филлипс Лавкрафт: мечтатель во тьме", изданной "Аркхэм-хаус" в 1975 году

ЛАВКРАФТ И ПО

По, вероятно, повлиял на Лавкрафта больше, чем любой другой автор – влияние было очевидным и прямым. Лавкрафт так сильно восхищался балтиморским мечтателем, что один ясный, теплый октябрьский день более полувека назад мы с Говардом отправились (в сопровождении Джеймса Ф. Мортона) в путешествие к Фордхэмской святыне.

Дом По оставался неизменным очень долго – он видел куда больше осенних дней, гораздо больше, чем По увековечил в стихах: поэт видел, как опадают листья, всего сорок раз в жизни. Вероятно, тридцать пять - более точное число, потому что несколько лет «слишком безумных для песен» прошли далеко на Юге.

Нас сопровождал также молодой студент колледжа, кажется, он был ещё моложе меня. Его имя позабыл – это можно понять, потому что мы встречались лишь однажды, но совершенно непростительно ввиду того, что студент вооружился камерой «брауни» и был настолько любезен, что через неделю отправил мне по почте фотографию, которую я берегу до сих пор. Кто-то должен был сделать снимок, а на нем нет даже тени этого человека – конечно, это означает, что только Мортон и автор этих строк будут наслаждаться бессмертием, которое суждено всякому, запечатленному рядом с ГФЛ перед замечательным домом. И бессмертие продлится до тех пор, пока По и Лавкрафт будут упоминаться в одном ряду.

Эта фотография оказалась пророческой, но еще удивительнее были слова, которые Мортон произнес спустя несколько минут после того, как сделали снимок, и раньше, чем мы вошли в дом.

Стоя на лужайке в ярких лучах октябрьского солнца, в нескольких футах от дома, Говард бормотал: «Прошлое, прошлое! Все здесь выглядит так, словно годы уносятся прочь. Никогда не будет другого По». Тогда он достал из кармана пиджака рукопись одного из своих сравнительно ранних рассказов, Гипнос, и посвятил рассказ По, позволив ветру смешать страницы, думаю, что сознательно. Он как будто надеялся, что порыв ветра вырвет страницы у него из рук и унесёт в дом, к вырезанному из дерева ворону, сидящему за одним из маленьких застекленных окон.

И слова Мортона были очень уместны: «Вряд ли можно оправдать такое чрезвычайное поклонение – особенно когда речь идет об авторе, которого когда-нибудь признают наследником По».

Почему я не смог сказать что-нибудь подобное? Ведь никто, возможно, больше меня не восхищался тем рассказом, который Говард держал в руке. К несчастью, мои критические суждения в те время еще оставались незрелыми – и я никак не мог предположить, что Мортон говорит всерьез.

В конце концов, Эдгар По – это Эдгар По.