Роберт Эйкман. Следующая поляна

 Роберт Эйкман

Следующая поляна 

— Я приду повидать вас, — сказал мужчина. — Завтра. Завтра днем.

Он внимательно всматривался в ее глаза, но он, определенно, не улыбался.

А Ноэль улыбнулась.

— Вы не знаете, где я живу, — сказала она.

— Очень хорошо знаю, — ответил мужчина.

Очевидно, ему было бы довольно легко это узнать у Саймона и Мьют, которые устроили вечеринку, но казалось странным, что он всё выяснил еще до встречи с Ноэль, до того, как обратил на нее внимание, почти наверняка до того, как услышал о ней. Он подразумевал, что уже всё о ней знает. И Ноэль показалось нелепым задавать вопрос: откуда он это узнал.

— Мы просто не можем так расстаться, — настойчиво проговорил мужчина. — Мы не можем.

— А по-моему, можем, — сказала Ноэль.

— Я довольно прилично знаю район вокруг Уокинга, — сказал мужчина. — Я зайду за вами завтра около трех, и мы пойдем на прогулку в лес.

Совершенно точно – то место, где жила Ноэль, почти со всех сторон окружали леса; но это можно было сказать и о большей части Суррея. Если точнее, лес начинался по ту сторону дороги, прямо за ее воротами.

— Не обещаю, что я там буду, — ответила Ноэль. — Я не могу.

— Тогда мне придется рискнуть, — сказал мужчина. — Мы не должны так все оставлять, а здесь мы дальше не продвинемся.

— И все-таки как вас зовут? — спросила Ноэль.

Этот тон у нее выработался с годами. Она сожалела об этом, но нельзя же ожидать, что все люди будут говорить на одном языке. Нужно сопротивляться разрушительному влиянию лингва франка.

Но, как будто для того чтобы подтвердить слова мужчины о невозможности дальнейшего общения, Мьют в тот момент завела проигрыватель, а Саймон включил новое дневное освещение. Саймон и Мьют воспринимали вечеринку как генеральную репетицию. Они как можно меньше оставляли на долю случайностей. Ноэль всегда задавалась вопросом, что случится, если здесь и впрямь разыграют пьесу.

Так и не улыбнувшись, мужчина растворился в ярком свете и шуме. Ноэль подумала, не собирался ли он встретиться с кем-то еще; возможно, он предлагал кому-то свидание в Норт-Даунс. Впрочем, он с тем же успехом мог отправиться домой. Для него вечеринка, возможно, уже завершилась.

Когда Мелвин, ее муж, отправлялся в поездки, сама Ноэль посещала эти вечеринки, где почти все были моложе ее. Но такое случалось достаточно часто, так что она поняла, насколько ей повезло, что люди вроде Саймона и Мьют до сих пор еще ею интересуются. Не то чтобы Мут была намного моложе… Ноэль и Мут раньше вместе снимали квартиру. Тогда совсем юный Саймон уже был любовником Мьют, это продолжалось довольно долго, но Ноэль еще не встретила Мелвина. В самом деле, когда Мьют выходила из комнаты, Саймон начинал волноваться или тоже старался уйти побыстрее. Это стало традицией, сохранившейся до сих пор.

Случилось так, что удивительно много мужчин еще поддавались чарам Ноэль и предпочитали приятные и нежные беседы с ней иным развлечениям, которые могли найти в других местах. Ноэль никак не могла решить, что их привлекало – то ли ее внешность, то ли нечто менее вещественное. Она часто размышляла, как мало у нее поводов для сожалений.

*

Ноэль говорила чистую правду – она не могла давать обещание и не хотела этого делать. Мелвин иногда возвращался раньше времени. Как ей казалось, в этом не было ничего неприятного или таинственного. Представлялось вполне естественным, что Мелвина, как и многих других, носят туда-сюда ветра торговли. Миновали времена предсказуемых встреч в солидных конференц-залах, где проходили целые жизни. Бизнес совершенно изменился, как всегда отмечают бизнесмены.

Кроме того, Джудит или Эгни могли рано вернуться домой из школы. Это случалось часто. И если она будет дома, когда явится кто-то из них, ей придется потратить много времени на то, чтобы выслушать историю о бурях и тревогах или постараться выяснить, что на сей раз могло произойти.

Но когда настало назначенное время, часы, которые она унаследовала от отца (эти часы ему подарила фирма меньше чем за год до его смерти), пробили три, и дверной звонок начал трезвонить еще раньше, чем угасло последнее заунывное эхо.

Мужчина вежливо протянул руку.

— Меня зовут Джон Морли-Вингфилд. С дефисом. Боюсь, нужно это уточнить. Давайте перейдем к делу.

Выражение его лица было серьезным, но не печальным. Его каштановые волосы приятно и вполне пристойно завивались; возможно, местами они потускнели, но еще не стали по-настоящему седыми. Его карие глаза выражали сочувствие, но без всякой сентиментальности. Костюм сидел свободно, но без всяких следов небрежности.

Ноэль не стала медлить.

— Зайдите ненадолго, — сказала она. — Дети вернутся из школы через час.

— У них в школе все хорошо?

— Не очень.

Ноэль провела его в комнату, которую Мелвин назвал залом, а она сама никак не называла.

— Если вы присядете, я принесу вам чашку чая.

— Нам нужно оставить достаточно времени для прогулки.

Она посмотрела на него.

— Лес не так уж велик. Больших лесов поблизости нет.

Он сидел на мягком кожаном диване и пристально разглядывал свои ярко отполированные коричневые туфли.

— Мне всегда казалось, что леса почти одинаковы, неважно, велики они или малы. Конечно, это объяснимо. Всегда одинаковое воздействие. По крайней мере, если речь идет обо мне.

— Вы точно не заблудитесь в этих лесах, — сказала Ноэль. – Просто не сможете.

Мужчина поглядел на нее. Было ясно, что он тянул время, прежде чем перейти к делу.

— Я сделаю чай поскорее, — сказала Ноэль. – Вы потерпите? Может, захотите посмотреть…

Она дала ему последний номер «Статистики». Она не уточнила, что выписывает журнал ее муж. Мужчина, который знал ее адрес, наверняка знал и об ее муже.

— А может, это будет повеселее.

Она протянула старый номер журнала «National Geographic». Его тоже выписывал Мелвин, хотя он жаловался, что у него никогда не остается времени, чтобы прочитать журнал, и номера всегда валялись в беспорядке, пока Ноэль не отдавала их детям для каких-нибудь игр в песочнице.

Ноэль ушла на кухню.

Когда она возвратилась с подносом, мужчина снова встал и стал внимательно рассматривать книги. Все они тоже принадлежали Мелвину. Книги Ноэль лежали наверху, не все они даже были распакованы —  не хватало полок.

— Молоко и сахар?

— Поменьше молока, пожалуйста. Сахара не надо.

— Я знаю, что мы не должны… — сказала Ноэль.

Он наклонился к ней так, чтобы она могла передать ему чашку. От него исходил слабый, но уловимый аромат, запах хорошего клуба.

— Осторожнее… — сказала Ноэль.

Потягивая чай, он прохаживался по комнате, как будто здесь было полно людей или, возможно, деревьев, и как будто все места были заняты или, возможно, покрыты ветвями и корой.

Мужчина заговорил.

— У вас чудесные волосы. — Он стоял поодаль, у большого телевизора.

Ноэль чуть заметно вздрогнула, но ничего не сказала.

— И глаза.

Ноэль не смогла сдержать дрожь.

— И фигура. Просто невозможно вообразить более восхитительные формы.

Проблема заключалась в том, что Ноэль просто не знала, правдивыми или ложными были все эти утверждения. Она никогда не могла решить. Точнее, иногда она чувствовала одно, а иногда — совершенно противоположное. Одни люди могли выражать общие мнения, приспосабливаясь к взглядам окружающих, а другие как будто тратили очень много времени на то, чтобы скрыть свои истинные убеждения.

— Хотите шоколада? – спросила она, протянув гостю тарелку. Она носила платье с тонкими короткими рукавами. В конце концов, еще только август. Мелвин особенно ненавидел август в Питсбурге – именно там он, судя по всему, сейчас и находился.

— Никакой еды не надо, благодарю вас.

Мужчина перевел взгляд с «Астронавта» на стопку лыжных журналов.

— Мне нравится ваше платье.

— Оно очень простое.

— У вас есть восхитительный вкус.

— Пожалуйста, оставьте все эти церемонии.

— Вы кажетесь мне просто идеальной.

— Нет, я не идеальна. — Но она не сказала ни слова о каких-либо недостатках.

— Хотите еще чая? Передайте мне свою чашку.

Он ровными, уверенными шагами прошел по ковру с эскимосским узором.

— Теперь нам нужно идти, — сказал он. — Действительно нужно. Я хочу увидеть вас в подобающем окружении.

Она передала наполненную чашку, не глядя на него.

— Вы правы в одном, — сказала она. – Мне и впрямь нравятся наши леса. Вот только жаль, что они не очень велики.

— Вам и музыка тоже нравится, — сказал мужчина, стоя над ней.

— Да.

— И последние мгновения перед закатом где-нибудь за городом?

— Да.

— И одиночество в тихом месте в полдень?

— Мне обычно надо готовить обед детям.

— И прикосновение настоящего шелка к вашей коже?

— Не уверена, что думала об этом…

Он резким движением поставил чашку обратно на поднос. Ноэль видела, что чашка вовсе не пуста.

— Пойдемте же. Пойдемте сейчас же.

Она вышла из дома в том виде, в каком была. Он последовал за Ноэль по странной бетонной дорожке, раскрашенной в разные цвета. Калитка скрипела – потому что детям нравился шум. Они качались на ней взад и вперед в течение многих часов и начинали биться в истерике, когда взрослые обещали смазать петли.

Ноэль перешла через дорогу вместе с мужчиной, удивляясь, что не слышно шума движения. Вся жизнь на мгновение приостановилась. Они поднялись к лесу по гладкому земляному склону.

— Вы будете проводником, — сказал мужчина.

— Говорю же вам, это не Нью-Форест.

— Здесь куда приятнее.

Когда прозвучали эти слова, Ноэль почти согласилась с ними; по крайней мере она поняла, что имел в виду мужчина. Они с Мелвином каждый год возили детей в Нью-Форест, разбивая палатку в одном из официальных лагерей; и каждый год Нью-Форест ее разочаровывал.

— Вы наполняете лес чудом, — сказал мужчина.

— Мы просто идем вперед, вы же видите, — сказала Ноэль. – Здесь в самом деле нет ничего особенного. Все другие дорожки ведут в никуда. Их просто протоптали дети.

— И дикие существа, — сказал мужчина.

— Я так не думаю.

Теперь они шагали рядом среди белых берез, и казалось, что голос мира звучит все слабее, а голос природы все выразительнее. Да, конечно, это был вторник — вероятно, самый лучший день для подобного развлечения.

— Вы позволите мне обнять вашу талию? — спросил мужчина.

— Полагаю, да, — сказала Ноэль.

Он сделал это просто отлично – не слишком слабо и без юношеской прыти. Ноэль начала погружаться в приятную расслабленность. У нее было по меньшей мере тридцать пять свободных минут.

— Буки начинаются здесь, — сказала она. — Некоторые, кажется, очень старые. У их корней ничего не растет.

— Это расчищает нам путь,  — сказал мужчина.

До сих пор дорожка мягко поднималась вверх, но теперь она привела к вершине небольшого холма и потянулась под уклон. Ноэль знала, что здесь лес расширялся. Тем не менее широкая, торная дорожка вела в никуда, потому что в дальнем конце леса располагалась частная собственность, большой обработанный участок, который оставался недоступным –проезд по нему был запрещен, несомненно из-за недостаточного сопротивления общественности в нужный момент. Если бы Ноэль спросили, она не смогла бы точно ответить, кто владел лесом. Казалось, он существовало сам по себе.

— Великолепные деревья, — сказал мужчина. – А вы – их дух. — Он разглядывал массивные ветви. Его рука сжимала талию Ноэль с прежней силой – ни крепче, ни слабее… просто чудесно. Они медленно шли по лесу.

— Вот и конец, — сказала Ноэль, протянув вперед свободную руку.

В двух или трех сотнях ярдов впереди лес заканчивался – средних размеров лощиной или расчищенным участком; вероятно, такую прогалину могли оставить после себя все те люди, которые в этом месте разворачивались и возвращались по собственным следам, вверх по склону.

— Я уже вам говорила, что лес очень маленький, — заметила Ноэль. — Немногим больше шатра.

— Неважно, — мягко ответил мужчина. — Это не имеет значения. Все это не имеет значения.

Повсюду, конечно, валялся мусор, но у края прогалины его было значительно больше.

— Как отвратительно! — сказала Ноэль. — Какая мерзость!

— Не смотрите туда, — прежним тоном сказал мужчина. — Посмотрите наверх. Смотрите на деревья. Давайте на минуту присядем.

Конечно, нельзя было сказать, что развилка бука была специально оборудована местными властями в качестве скамейки для пикника, но некоторые сучья были, несомненно, срезаны и выровнены для пользы отдыхающих; они были разбросаны, как напольные подушки в кинозале. Должно быть, на это потребовались недели, но Ноэль, конечно, уже привыкла к этому зрелищу и давно старалась не расстраиваться из-за него. Она поняла, что бесчисленное множество людей способно пробраться куда угодно. Как будто продолжалась извечная война…

Когда они сели, мужчина начал ее обнимать, и она расслабилась в его объятиях, пока у нее еще было время. Они сидели, отвернувшись от леса и полей за ним. Но, через несколько минут – возможно, драгоценных минут, — он неожиданно отвел руку и встал.

— Простите, — сказал он. — Я хотел бы кое-что осмотреть. Подождите здесь. Я скоро вернусь.

— И далеко ли вы пойдете?

— Только до следующей поляны.

Естественно, она знала, что если хоть слово скажет — это будет и глупо, и неуместно. Мелвин часто точно так же уходил на несколько минут и делал это даже тогда, когда они были просто помолвлены. Все мужчины так делали. Однако была одна вещь, которую она просто не могла не сказать.

— Я должна вернуться самое позднее через шесть минут. — Постоянная забота о детях требует точности в подобных ситуациях.

Он сделал несколько шагов, прежде чем она закончила фразу. Теперь он остановился и полуобернулся к ней. Мужчина пристально смотрел на нее в течение довольно продолжительного времени; потом он снова развернулся и зашагал дальше, не сказав ни слова. Ноэль чуть призналась себе, что сразу заметила: его поведение немного отличалось от поведения всех прочих мужчин. Мужчина как будто скользил или парил – настолько легкой была его походка.

Мужчина изящно и эффектно шагнул в подлесок справа от неё. Здесь были довольно густые ветки и кусты, так что он скрылся очень быстро. Ноэль могла расслышать, как его коричневые туфли ступают по упавшим веткам и почве; несомненно, ровный слой блестящего крема быстро сотрется. По-видимому, мужчина пробирался через валежник, однако продвигался он очень уверенно – вскорости все звуки затихли вдали.

Ноэль дала ему четыре минуты, затем она неловко поднялась и позвала:

— Мне нужно идти. Я должна идти.

Ответа не последовало. Не было ни знака, ни звука.

— Где вы?

Даже дятел не стучал в лесу.

Ноэль позвала гораздо громче.

— Джон! Джон, я должна идти.

Это было пределом возможного. Нельзя же ожидать, что она будет кричать весь остаток дня, изображая поисковую группу из одной женщины. Просто невозможно, чтобы мужчина здесь заблудился – она уже об этом говорила.

Таким образом, ей оставалось только одно. Она быстро пошла домой, и разум, и чувства ее пребывали в смятении.

Когда Ноэль вернулась, ее волновало только одно: чтобы мужчина, появившись из леса, не вошел бы снова в ее дом, когда дети будут пить чай.

*

Он больше не приходил. Но Ноэль все еще волновалась – до тех пор пока не легла на свое одинокое ложе.

На следующее утро она позвонила Мьют. Она не хотела этого делать, пока дома были дети.

— Тот мужчина на твоей вечеринке. Джон Морли-Вингфилд. Расскажи мне о нем.

— Джон Морли был политиканом девятнадцатого века, дорогая. Он написал «Жизнь Гладстона». В своем роде неплохая книга.

— Уверена, так и есть. Но это – другой мужчина.

— Всегда есть другой мужчина, милочка.

— Я говорю о Джоне Морли-Вингфилде, который был на твоей вечеринке.

— Никогда о нем не слышала, дорогая. Я там половину людей по именам не знала. Хочешь, я спрошу Саймона, когда он вернется?

— Думаю, да. Случилось кое-что довольно странное. Расскажу, когда встретимся.

— И на кого он похож?

— Вежливый и уверенный. Как дипломат.

— На нашей вечеринке?

— Мы с ним неплохо поладили.

— Вот твоя проблема — ты не знаешь своей собственной силы. Ладно уж. Я записала имя. Спрошу Саймона. Но не ожидайте ничего приятного. Какие новости о Мелвине?

*

В итоге ничего приятного и не случилось, потому что в течение некоторого времени она больше ничего не слышала об этом от Мьют – и Ноэль быстро избавилась от желания узнать хоть что-нибудь. Она поняла, что подобное происходит нередко: мужчины завлекают женщин, но вскоре меняют свои решения – по тем или иным из множества причин, в которых зачастую нет ничего предосудительного. Не случилось ничего хоть сколько-нибудь необычного.

Действительно, единственным заметным результатом происшествия стало то, что Ноэль перестала гулять в лесу — не только в лесу, расположенном напротив парадного входа в ее дом, но и во всех других окрестных лесах. Некоторые из них все равно оставались простыми зарослями терновника и подлеска – их едва ли стоило посещать, разве что человеку, доведенному до отчаяния.

Но однажды в воскресенье, четыре или пять месяцев спустя, Мелвин предложил отправиться на прогулку с детьми. Это произошло потому, что один автомобиль отдали деловому партнеру, у которого, очевидно, украли машину, а на второй автомобиль Ноэль забыла продлить лицензию. Мелвин, как всегда, отнесся к этому снисходительно.

— Просто дай мне пару минут, чтобы собраться, — сказал он.

Ноэль знала, что это означает; она переоделась в коричневые брюки и куртку лесоруба. Самое меньшее, что она могла сделать — помогать в тех, предположительно, незначительных делах, которые так часто оказываются самыми важными. Дети уже были одеты как пионеры.

Мелвин, когда он вновь появился, как и следовало ожидать, затмил всех. Случайный зритель едва ли сумел бы отличить его от Дикого Билла Хикока, тем более, что Мелвин купил большую часть своих забавных одеяний в Штатах или в Торонто.

Пойти мы могли только в лес, потому что для любого другого путешествия понадобилась бы машина. Детям разрешили ходить пешком в школу и из школы, потому что Ноэль заняла твердую позицию, отказавшись возить их на такое короткое расстояние четыре раза в день, независимо от того, что могли сказать и подумать другие матери. Мелвин в свою очередь занял твердую позицию, когда возникла опасность укусов клещей, которые нередко появлялись в траве вдоль дороги.

— Не забудьте, что может пойти дождь, — сказал Мелвин.

Конечно, Ноэль с самого начала испытывала приступы растерянности, и как только они оказались среди белых берез, она обрадовалась, что, по крайней мере, выглядит теперь совершенно иначе — как будто замаскировалась. Кроме того, леса всегда казались немного иными, если входишь в них со всей семьей. То, что происходит, когда ты с семьей, совершенно непохоже на то, что происходит, когда семьи рядом нет. Именно по этой причине переход из одного состояния в другое всегда оказывался настолько потрясающим.

— Подождите, мы еще повстречаем буйвола, — сказал Мелвин детям.

Эгни закричал от восторга, но Джудит засунула пальцы за пояс и насмешливо посмотрела на отца.

— Лассо приготовил, сынок? — спросил Мелвин.

Эгни раскрутил лассо над головой и начала прыгать среди спутанных корней дерева. Джудит тоже побежала, вытянув руки над головой и хватаясь за воздух, как будто она ловила несуществующих бабочек. Никаких бабочек не было. Их почти никогда не бывало.

— Для всего мира я мертв, — спокойно заметил Мелвин, когда двое детей оказались на расстоянии, которое можно было считать безопасным – хотя оно было совсем невелико. — Я утомлен. — В домашнем кругу Мелвин предпочитал консервативные, провинциальные выражения. Он никогда не говорил тех слов, которые использовал на работе.

— Ты кажешься немного бледным, — сказала Ноэль, не оборачиваясь к мужу. Она это заметила еще два дня назад, когда он вернулся из Йоханнесбурга. Какая бы то ни было бледность была совершенно несовместима с обликом бывалого ранчера.

— Я не знаю, что творится, Ноэль, — продолжал он. Она не допускала, чтобы ее имя сокращали или придумывали какие-то прозвища. — Моя голова как будто вот-вот взорвется. Я чувствую себя все хуже и хуже после того февральского скандала в Эдмонтоне.

Ноель казалось, что Мелвин ездил в Эдмонтон чаще, чем куда-либо еще, и это почти всегда приводило к каким-то проблемам, хотя в последний раз, несомненно, было хуже всего, потому что Мелвин до сих пор об этом вспоминал, дрожа от гнева и возмущении. Конечно, речь шла об Эдмонтоне в Альберте, а не об Эдмонтоне Джона Гилпина.

— Тебе, наверное, лучше полежать в постели, — сказала Ноэль. — Я уверена, мы можем себе это позволить.

— И речи быть е может, — сказал Мелвин; его голос, как показалось Ноэль, звучал очень уж мрачно. Мелвин никогда не позволял Ноель искать работу — даже на неполный день. Это был один из тех многочисленных случаев, когда она никак не могла решить – стоит ли радоваться или сожалеть об этом. Ноэль знала, что ей недостает опыта и она толком ничего не умеет.

— Я не могу даже на один день отойти от дел, — сказал Мелвин. – Меня просто вышибут, если такое случится. Даже не думай об этом.

Ноэль предположила, что он, вполне вероятно, совершенно прав. У многих ее местных знакомых мужья были «уволены по сокращению штатов», как теперь говорили.

На мгновение их отвлекло падение Эгни, его ступни и ноги запутались в аркане, словно копыта молодого бычка.

Ноэль мигом подхватила сына. Она уже набралась опыта по этой части – не хуже ярмарочного борца или акробата.

— Кости не сломаны, — сказала она, поглаживая элегантно нестриженые кудри Эгни. – Кровь не идет. Никаких неприятных ушибов. – Конечно, тут нельзя было ничего утверждать наверняка, но что сказано, то сказано; возможно, эти слова окончательно уничтожили опасность.

Джудит все еще бегала, ловя призрачных мотыльков. Она была изящной, длинноногой маленькой девочкой, но уже довольно серьезной – почти такой же серьезной, как сама Ноэль.

— Ты мчался по пастбищу, — сказал Мелвин, постучав Эгни по спине с притворным восторгом. – Ты упал, но снова поднялся, сел в седло и поскакал.

— Во всем виновата глупая веревка, — ответил Эгни.

— Скачи, ковбой, — приказал Мелвин, изображая образцового патриарха.

— Это почему? — спросила Джудит, стоявшая поодаль; она ни к кому конкретно не обращалась, а как будто беседовала со всей вселенной.

— Давай, — воскликнул Мелвин. — Покажи им. Докажи!

Эгни с сомнением поглядел на него, но снова пустился вскачь. К счастью, теперь они добрались до буков, где корни были гораздо толще и потому куда заметнее. Эгни начал обращаться с лассо так, как будто это была леска и как будто все впадины между корнями были полны рыбы. В некоторых действительно собралось немного воды. Дожди шли на протяжении многих недель. Ноэль постоянно выходила из дома в элегантном плаще.

— Я уже близок к пределу, — сказал ей Мелвин. – Нужно на что-то решиться, или я  сломаюсь.

Двое детей помчались по склону к свободному участку – там они развернулись и побежали обратно. Джудит, у которой ноги были длиннее и которой не мешало лассо, легко вырчввлась вперед. Она изобразила танец ашанти, который видела в образовательной телепередаче в школе.

Сердце Ноэль забилось неровно – а потом застучало все чаще с каждым шагом вниз по склону. Как обычно, она позабыла, что храбрость мигом исчезает, когда опасность, какова бы она ни была, оказывается по-настоящему близко во времени или пространстве.

— Я хотел попросить о переводе на другую должность, — сказал Мелвин. — Я тебе не говорил, потому что не хотел тебя беспокоить. — Он то и дело поправлял свою ковбойскую безрукавку, смахивая капли пота, хотя было ничуть не жарче обычного, а Ноэль чувствовала, что с каждой минутой к ней подступает пронизывающий холод.

Наконец все они собрались на прогалине. Мусор, разбросанный вокруг, теперь промок, большую его часть сожрали или переворошили какие-то животные, скорее всего крысы. Других людей поблизости не было – вероятно, их испугал неблагоприятный прогноз погоды.

— Ну, делать больше нечего, надо возвращаться, — почти сразу же сказала Ноэль.

— Нет!!! — в школе дети прекрасно научились громко возражать хором.

— Давайте на минуту присядем, — сказал Мелвин.

— Здесь слишком сыро, — возразила Ноэль.

— У меня с прошлого раза остался «Переселенец», — заявил Мелвин, доставая журнал из кармана своей поношенной безрукавки. — Я его разорву, и каждый сможет взять себе половину, чтобы устроиться поудобнее. У меня все равно нет времени его прочитать.

— Мы не можем сидеть посреди такой огромной кучи мусора. Это отвратительно. Просто мерзко!

Но Мелвин устроился на одном из поваленных деревьев и рыцарским жестом протянул ей большую часть страниц разорванного журнала.

— Всего лишь на минутку, Ноэль, — сказал он грустно, стараясь улыбнуться ей. – Мне нужно собраться с мыслями.

И Ноэль быстро уселась на бревно рядом с ним. Она очень старалась усидеть на маленькой стопке бумаги.

— Не уходите слишком далеко, — сказала она детям. — Мы здесь остановимся всего на минуту.

Мелвин достал свой нож лесоруба и провел пальцем по лезвию. Его пристальный взгляд был одновременно сосредоточенным и рассеянным. К счастью, лезвие было не очень острым.

— Я часто думаю о том, на что это может быть похоже, — сказал Мелвин. — На каком-нибудь острове. На нашем острове. Ты в юбке из травы, я — в шкуре леопарда, возможно, в шкуре снежного барса, все время солнце и плоды хлебного дерева, и манго, и кокосы, и летучие рыбы. Весь день и всю ночь прибой шумит у рифов, и время от времени вдалеке проплывают корабли. Райские птицы несутся от одной пальмы к другой. Обезьяны кричат и раскачиваются на лианах. И я люблю тебя на теплом песке в ночи при свете Южного Креста.

— Красиво…. — прошептала Ноэль, нежно взяв его за руку. — Я бы этого хотела.

Мелвин с сомнением посмотрел на нее. Такой же взгляд она часто замечала у Эгни – то ли он унаследовал эту привычку, то ли перенял от отца.

— Я и правда так думаю. Честно, — добавила Ноэль. – Мне бы тоже это понравилось. Но нам нужно жить в реальности. — Она заерзала на своей импровизированной крошечной подушке.

— Нам нужно? Мы должны? — он водил по руке лезвием ножа.

— Конечно, мы должны, любимый. Уверена, мы можем что-нибудь придумать вместе. Что-то реальное.

Она всегда так говорила, и искренне радовалась, если это когда-нибудь оказывалось возможным. В действительности ее всякий раз буквально выворачивало от скуки и тошноты, прежде чем Мелвин успевал толком описать очередную приближающуюся угрозу. Ноэль никогда не сомневалась, что деловая жизнь Мелвина действительно была ужасной. Проблема состояла в том, что ужасная жизнь другим людям кажется куда понятнее, чем счастливая.

Мелвин сжал ее руку.

— Если люди в белых халатах не придут за мной раньше, — сказал он.

— Я им помешаю, — нежно ответила она. — Я их отвлеку.

Разумеется, дети, которым запретили уходить далеко, стали возиться в кучах мусора. Они осматривали опустевшие банки из-под еды и напитков, изучали промокшие газеты, разгадывали неприглядные тайны частной жизни. На самом деле они находились всего в нескольких футах от взрослых. И то и дело исподтишка следили за родительскими нежностями.

— Ты бы отвлекла кого угодно, Ноэль, — сказал Мелвин почти шепотом.

Ноэль отвела взгляд от его усталого лица и на мгновение посмотрела на густую листву справа от поляны.

— Хотел бы я, чтобы ты отвлекла меня прямо сейчас, — добавил Мелвин вполголоса.

— Нужно оставаться реалистами, — ответила Ноэль.

Мелвин метнул нож, хотя лезвие не воткнулось в землю – нож просто упал плашмя, смешавшись с мусором.

— Дети! – крикнул он. – Бегите, поиграйте немного.

Ноэль встала на ноги.

— Нет, не надо, — воскликнула она.

Сбитые с толку дети остановились прежде, чем добрались до зарослей, к которым они было направились. Потом малыши начали играть в «треугольники» на пересеченной местности. В эту игру играли все, она требовала быстрых перемещений по небольшому участку. Конечно, в идеале требовалось большее количество игроков, но Эгни и Джудит были еще достаточно малы и умели импровизировать. Игра чем-то напоминала упрощенную «английскую лапту».

— Мы просто не можем, — ответила Ноэль Мелвину. Она снова уселась рядом с ним. — Мы здесь посидим еще несколько минут, чтобы дети могли набегаться, а потом я посмотрю, смогу ли их уложить спать раньше обычного.

— Я хочу тебя сейчас, — сказал Мелвин.

Ноэль улыбнулась ему, но ничего не сказала. Хотя она и воображала себя простой девчонкой из провинции, но Мелвина предпочитала видеть в одном из его деловых костюмах. Во времена Ватто и Фрагонара люди играли в лесах, облачаясь в парики, кринолины и цветные лионские шелка. Они просто притворялись.

— Сейчас, — повторил Мелвин. Он поднял нож и снова прикрепил его к ремню. — Давай заблудимся в лесу. Дети даже не заметят.

Мелвина часто посещали подобные фантазии. Ноэль предполагала, что так он избавлялся от стрессов, которые его терзали большую часть жизни.

Мелвин встал и потянул за собой Ноэль.

— Давай-ка посмотрим, как мы сумеем заблудиться.

Она знала, что в подобные моменты лучше всего с ним соглашаться, насколько это возможно. В данный момент казалось, что дети совершенно поглощены своими играми и акробатическими прыжками. «Треугольники» — игра, которая требует куда больших физических усилий, чем, к примеру, «Динь-динь-розы». Дети, казалось, даже не заметили, как их родители-пионеры пересекают прогалину; все случилось именно так, как говорил Мелвин. И, в конце концов, Ноэль никак не могла придумать основательной причины, по которой ей не следовало заходить в те кусты.

— Не думаю, что мы заблудимся, — сказала она. – Здесь недалеко до следующей поляны.

— Ты была там?

— Ну… не совсем.

— Тогда откуда ты знаешь? Как только мы сходим с тропы войны, мы сразу попадаем в непроглядный тропический лес.

И все-таки Ноэль знала точно. Она явственно представляла себе, что находится по ту сторону зарослей. Она всегда это знала. Она, должно быть, когда-то приходила туда, хотя и не могла припомнить, когда и при каких обстоятельствах.

— Невозможно заблудиться в этих лесах, — сказала она. – Ни в одном из здешних лесов.

Мелвин опять достал нож, чтобы прорубать дорогу через кустарник.

— И правда, заросли не такие уж густые, — сказала Ноэль. – Требуется совсем мало усилий. Ты мог бы даже пойти сюда в вечернем костюме.

И хотя идея принадлежала исключительно Мелвину, именно Ноэль пошла вперед, а он, как истинный джентльмен, пропустил ее и пошел позади.

Как и следовало ожидать, она преодолела заросли примерно за полторы минуты и вышла на следующую поляну. Как и предполагала Ноэль, там было тихо и не было мусора – сюда не добирались гуляющие. Деревья казались выше и внушительнее. Здесь был элемент природной архитектуры, элемент тайны. Листва скрывала небо, а мох — землю.

Мох был настолько густым и, очевидно, нетронутым, что в данном конкретном случае наводило на определенные мысли. Ноэль прошла по мху в центр поляны. Дети на время могли потерять из виду родителей, а она почти сразу потеряла Мелвина, оставшегося далеко позади – это расстояние нельзя было измерить ярдами. Ноэль даже не могла расслышать, как он упражняется, срезая ветки — возможно, потому что она не слишком внимательно прислушивалась.

Она достигла деревьев на другом конце поляны; они не подавляли, а успокаивали, казались вполне пропорциональными и совершенными. Но, однако, Ноэль была совершенно уверена, что никогда не проникнет за эту преграду; и она очень хорошо об этом знала. Она понятия не имела, что могла бы там найти, хотя она прекрасно понимала, насколько невелики здесь все расстояния. Она готова была обратиться в бегство.

Но она остановилась. Ноэль уже достигла границ мира — раньше, чем она ожидала. Границу отмечала спутанная проволока – несколько проволок разной толщины были протянуты между наклонившимися подгнившими столбами, у основания которых ползали мокрицы.

И еще там был дом, деревянный, но без соломенной крыши. Довольно большие окна все до одного сияли алмазными стеклами. Фигура из искусственного камня застыла над садовой дверью – и как будто искоса смотрела на Ноэль. Было что-то монашеской в ее облике… Очень опрятная, покрытая листвой изгородь окружала прямоугольный сад, в котором все было идеально до мелочей. Ограда была довольно низкой, и Ноэль могла посмотреть поверх нее в том месте, где ограда тянулась параллельно проволочной границе мира.

Мужчина копал яму посреди одной из клумб. Из-за этого он убрал множество цветов, которые теперь валялись на траве. Точнее, новое углубление следовало бы назвать не ямой, а траншеей. Мужчина был в подтяжках, рубашке и галстуке, как будто взялся за дело только что, без размышлений. Кажется, он носил изящную шелковую рубашку и хороший муаровый галстук. Она оставался единственным живым существом в поле зрения, за исключением маленького зверька, который непрерывно метался вверх-вниз в маленькой клетке около дома. Мужчина сосредоточился на своей работе, и прошло несколько минут, прежде чем он отвлекся от дела.

Что касалось Ноэль, она могла не дожидаться, пока он поднимет голову. Она очень хорошо знала, кто он такой. Если бы проволока была натянута, а не спутана, тогда Ноэль уцепилась бы за ограду, чтобы устоять на ногах.

Ей никогда раньше не приходило в голову, что Джон Морли-Вингфилд может оказаться настолько близким соседом. По крайней мере, это объясняло, куда он так внезапно исчез. Кроме того, если он владеет таким домом, то у него почти наверняка есть жена и семья. Все казалось невероятно нормальным и знакомым. В его клетке даже был какой-то зверек.

Но тем не менее она не могла пошевелиться или отвести взгляд. Случившееся, должно быть, обратило ее в соляной столб, пусть даже только на время, и несмотря на то, что Мелвин должен был, конечно, подойти сзади, сжимая в одной руке нож, а в другой – миниатюрный топорик. Разумеется, этот мужчина, почти наверняка непривычный к непрерывному ручному труду, скоро сделает короткую передышку.

Через мгновение он посмотрел прямо в глаза Ноэль.

Хотя его волосы были в полном порядке, на его лице выразилось беспредельное смущение, в глазах отразился ужас, и они увеличились в размере настолько, что, казалось, никогда не обретут прежнего размера.

Ноэль повернулась и побежала. Как и все люди в таких случаях, она ухитрилась избежать всех опасностей – корней, шипов и ям. Через несколько секунд она промчалась по спокойной и пустынной поляне. Через минуту она забеспокоилась и позвала:

— Мелвин! Мелвин!

Мелвин ответил.

— Здесь, черт побери!

Прежде чем Ноэль смогла его отыскать, она выскочила из зарослей с другой стороны. Дети в ту же минуту прервали игру и направились к Ноэль.

— В чем дело, мамочка? Что-то случилось?

— Я здесь, — проревел Мелвин, выбираясь из зарослей. — Черт возьми!

— Думаю, ваш папочка, возможно, поранился, — сказала Ноэль. – Давайте-ка посмотрим, сможем ли мы ему помочь, верно?

Левая рука Мелвина была залита кровью. Его отличала от большинства людей одна особенность – и правой, и левой рукой он владел почти одинаково. В большинстве случаев он мог управляться и левой, и правой. Ноэль прежде никогда не встречала подобных людей.

— Мы просто должны как можно скорее отвести тебя домой и перевязать. Ты должен прилечь и отдохнуть, и Эгни и Джудит тоже лягут спать – тихо, как мышки.

— Это почему? — спросила Джудит.

Но Эгню согласился и на обратном пути вел себя очень хорошо.

*

На сей раз Ноэль переживала гораздо дольше, чем в предыдущем случае; и ее нервозность усилили неожиданные осложнения, которые начались после несчастного случая с Мелвином. Ему пришлось остаться дома и проводить большую часть времени в постели, в то время как измученный организм боролся с токсинами; и почти постоянно, все яснее и яснее, он видел, как слабеет, сдается, уступает… Это видение было настолько реальным, что оно передалось и Ноэль.

— Но они не могут просто избавиться от тебя. Это будет просто незаконно.

— У них есть способы и средства. Не заблуждайся на этот счет. Нам придется голодать, Ноэль. Но лучше подойди сюда. Сними это платье…

*

В конце концов позвонила Мьют. Мелвин лежал в постели с особенно серьезными осложнениями. Строго говоря, то, что он не присутствовал при разговоре, было только к лучшему.

— Как дела у Мелвина?

— Не очень хорошо. Он думает, что инфекция уничтожает его мозг.

— А что ты думаешь?

— Просто понятия не имею. Не могу сказать. Одно за другим все происходит…

— Знаешь, тот человек, о котором ты спрашивала… Тот, которого ты вроде бы встретила у нас на вечеринке?

— Точно встретила, — сказала Ноэль. —  Саймон что-нибудь может сказать о нем?

— Саймон никогда о нем не слышал, но это не имеет значения. Дело в том, что я думаю, ты просто выудила его имя из газет. Думаю, тебе приснилось.

— Может, и так, — сказала Ноэль. — Но с чего ты теперь так решила?

— Был преступник с такой фамилией, и очевидно, его дело еще обсуждают. Я прочла о нем в книге о преступлениях, полученной за кукурузные хлопья. Знаешь, сдаешь части коробок – и получаешь книгу… Саймон собрал коробки и отправил. Такое может сделать только адвокат. Уильям Морли-Вестол. Он жил на Кенсингтон-Сквер.

— Как его звали? – чуть слышно переспросила Ноэль.

— Уильям Морли-Вестол. Это имя ты мне назвала.

— Я тебе назвала совсем другое имя. Это ты перепутала, Мьют.

— Я уверена, что запомнила правильно.

— Ну, ты ошиблась. И все-таки, что в конце концов с тем парнем случилось?

— Его отправили в Бродмур. Наверное, его уже в живых нет. Это было давным-давно. Теперь их там держат только несколько месяцев, а потом – всё… Саймон говорит, что это неправильно. Но люди все еще спорят о том деле. О нем постоянно упоминают в новостях. Уверена, именно там ты его и увидела.

— Наверное, так, Мьют. Но сейчас у меня нет времени думать о таких вещах.

*

Но конечно, было трудно думать о чем-то другом. Мужчины и их мечты! Одного мужчину мечты доводят до преступления, очевидно ужасающего. Другого – обессиливают и запутывают, почти наверняка приводя к краю пропасти и его самого, и его семью.

Катастрофа была не мгновенной, потому что имелись разрозненные сбережения, которые можно было собрать, но в конце Мелвина пришлось отправить в больницу. Вероятно, это стоило бы сделать раньше, если бы была такая возможность…

Ноэль начала читать рекламные объявления о найме на работу в местной газете; она покупала разные издания, пока еще не очень часто. Она даже просматривала объявления и маленькие афиши в витринах магазинов.

Неделя проходила за неделей, и поскольку требовалось проявлять все больше благоразумия, это становилось все труднее. Ноэль подозревала, что врачи сбиты с толку, хотя, конечно, они никогда так не говорили. Конечно, она сама начала верить, что жизнь сбивает с толку – ничего подобного она прежде не испытывала. Было почти невозможно решить, какие шаги следует предпринять.

Джудит начала болеть, сразу двумя или тремя болезнями; она прямо давала понять, что проблема связана с ее беспокойством о папочке и сомнениями насчет мамочки. Эгни, с другой стороны, успокоился и стал очень миленьким мальчиком. Примерно так молодой бычок перестает буйствовать и бодаться. Ноэль начала понемногу доверяться ему; в мелочах она могла на него положиться. Раньше она никогда не могла говорить с ним, внушать любовь к себе, верить ему.

Однажды ночью зазвонил телефон. Было уже гораздо позже одиннадцати.

— Встань, пожалуйста, любимый, — сказал Ноэль Эгни, который опустил голову ей на колени. – Всего на секунду.

Эгни довольно спокойно это воспринял.

— Привет. О, это ты, Мьют.

— Приходи на вечеринку в пятницу. Извини, что так поздно тебя приглашаю. Будут все те же и там же.

— Не думаю, что это хорошо, Мьют.

— Это тебя отвлечет.

— Нет, не очень.

Эгни пристально смотрел на нее большими глазами – хотя и не такими большими, которые она видела почти все время.

— Все равно большое спасибо, — сказала Ноэль. – Очень мило с твоей стороны.

— А как там Мелвин?

— Хуже, насколько я могу сказать. Врачи, кажется, сбиты с толку.

— Если серьезно, Ноэль, я полагаю, настало время забрать его домой. Сейчас он там, где слепые ведут слепых.

Эгни подполз к ней по полу и ткнулся в бедро.

— Наверное, ты права, Мьют. Но ты же знаешь, какая я дурная сиделка. Ты сама хорошо помнишь, как безнадежна я всегда была.

— Я помню, — сказала Мьют. – В таком случае советую тебе приехать на вечеринку. По крайней мере, развлечешься.

— Не уверена, что получится. В прошлый раз не получилось.

Эгни отвел нос в сторону. Он едва не задохнулся.

— Ты про таинственного человека… У Саймона есть на его счет новая идея. Судя по твоему описанию, он думает, что это мог быть только Джон Мартингэйл, который живет совсем недалеко от тебя. У него, кажется, есть прекрасный сад.

— Я не хочу говорить об этом, — заявила Ноэль. – Слишком много разного за этим потянулось. Я как-нибудь попытаюсь тебе рассказать.

— Уверена, что все это фантазии, как я тебе и говорила.

— Да, но в то же время и нет, — отозвалась Ноэль.

— О, похоже на то! — воскликнула Мьют. — Тогда приезжай к нам на вечеринку и отвлекись от своих реальных фантазий. Думаю, тебе нужны большие перемены.

— Спасибо, Мьют, но нет. Точно нет. Пожалуйста, пригласи меня в другой раз.

— Ну, конечно, приглашу. Наилучшие пожелания Мелвину. И от Саймона тоже.

Когда Ноэль положила трубку, у нее создалось впечатление, что Эгни сжался на манер маленького идола из мыльного камня, только очень ярко раскрашенного. Он сидел на корточках, словно благонравный котенок. За все прошедшие годы, даже когда он был совсем маленьким, она никогда за ним не замечала ничего подобного – и ничего настолько странного.

— Что, любимый? – немного настороженно спросила она.

Эгни посмотрел на нее, а потом пополз обратно. Ноэль догнала его, усадила к себе на колени и обняла.

Почти тотчас же телефон звонил снова. Ноэль покрепче ухватила Эгни и сумела протянуть руку, предположив, что ее лучшая подруга, Мьют, хочет продолжить свои уговоры.

— Да, это я, — сказала она, подражая Мьют; Ноэль крепко сжала Эгни в объятиях.

Но это была не Мьют.

— Миссис Коркоран?

— У телефона.

— Миссис Мелвин Коркоран?

— Да.

— Тогда вы меня помните. Я из больницы. Вынужден сказать, что у меня дурные новости.

*

Примерно в полумиле от их дома жила женщина по имени Кей Штайнер. Когда Ноэль отправлялась на вечеринки в отсутствие Мелвина, Кей Штайнер почти всегда брала детей на ночь. Им, казалось, почти нравилось у нее оставаться. Они оба хвалили еду, и казалось, им нравится, как с ними обходится Кей. У миссис Штайнер не было собственных детей, но она не была вдовой, как могли предположить случайные наблюдатели. Все объяснялось просто: ее муж, Франклин Штайнер, часто уезжал из дома на долгое время. Ноэль казалось, что ей никогда не говорили, чем же он занимался в это время (да и в любое другое время); но когда им случалось встретиться, мистер Штайнер казался в своем роде неплохим человеком. Что касается Кей Штайнер, тут сомнений не было. Кей – просто молодчина.

После похорон, на которых присутствовали несколько человек, которых никто не ожидал, и не было практически никого, кого вдова хоть немного знала – Ноэль имела беседу с поверенным, который заметил: было бы полезно, если бы он как можно скорее обрисовал сложившееся положение.

Он спросил, может ли присутствовать при их разговоре и мистер Маллингс, назначенный душеприказчиком. Ноэль несколько раз развлекала друга Мелвина, Теда Маллингса, за ужином или за обедом, а впоследствии и оставляла на ночь, и она знала, что другой душеприказчик, который был довольно старым, упомянут в завещании просто для формы. Тед Маллингс уже играл видную роль на похоронах, на которые он приехал в «ягуаре» из своего дома близ Сендгейта, специально взяв на службе выходной.

После непродолжительного обсуждения перспективы, которые открывались в будущем перед Ноэль и ее детьми, стали совершенно очевидными. Ей следовало создать совершенно новый мир для всех троих. Ноэль побледнела. То, что американцы называют «проблемами», никогда не вызывало у нее прилива энергии.

Все они выпили чаю после похорон, но во время короткого разговора с юристами Кей Штайнер спокойно приготовила второй чай, чтобы мужчины могли подкрепиться перед уходом.

Пытаясь допить пятую или шестую чашку чая, Ноэль осознала, что меньше чем через три недели ей будет тридцать восемь. Кей Штайнер этого не знала, хотя, конечно, знала Мьют, которая, однако, об этом никогда не никому не скажет – по крайней мере, никогда не скажет правду. Двое детей помнили об этом дне и поздравляли ее, но, естественно, не до конца понимали смысл происходящего. Теперь, возможно, они поймут не скоро… Ноэль также осознала, как это было странно – одеваться на погребальную службу.

Все могли заметить, что она очень утомлена. Добрая Кей предложила взять Джудит и Эгни на несколько дней, чтобы Ноэль могла немного оправиться. Детей не было в комнате, и Ноэль согласилась, почти не колеблясь. Джудит очень много плакала и теперь легла спать. Эгни казался все бледнее и взрослее с каждой минутой.

Во время отъезда поднялась суматоха, но Кей умело справилась со всеми проблемами, и Тед Маллингс предложил подвезти прокатиться до дома Кей на его блестящем «ягуаре». Эгни бросился вперед, но Джудит решительно отказалась идти, и ее всю дорогу несла Кей, в то время как Эгни ждал на пороге, поскольку Теду Маллингсу нужно было возвращаться к жене в Кент.

У поверенного было много работы, тем более что он почти весь день провел вдали от своего офиса; после этого Ноэль осталась в доме одна. Она отклонила предложение Кей, которая хотела, чтобы Ноэль первую ночь тоже провела у нее дома. Ей следовало о многом подумать, и одиночество могло бы ей помочь, хотя Ноэль была совсем не уверена, что так получится.

Была осень, и Ноэль бросила в камин оставшееся после похорон печеное мясо. Мелвин всегда настаивал на том, что должно быть как можно больше открытых каминных решеток, и сегодня одна из них пригодилась. Ноэль регулярно приходилось стоять над приходящей домработницей, Клэрис, которая чистила решетки. Такие продолжительные демонстрации собственного превосходства Ноэль совсем не нравились.

Часы ее отца пробили шесть. Ноэль казалось, что уже полночь, но по крайней мере у нее оставалось вполне достаточно времени, чтобы обдумать дальнейшие действия; она понимала, что затевает безнадежное дело – для подобных испытаний ей не хватало и опыта, и характера.

Она с трудом заставила себя приготовить еще чашку чая; ей ничего не хотелось. Она взяла в руки бумеранг, который Мелвин привез из Дарвина. Мелвин признался, что просто купил его в магазине, но это особый магазин. По его словам, бумеранг был не коммерческой подделкой, а самым настоящим оружием. С тех пор бумеранг лежал у него на столе. Ноэль обращалась с этой вещицей очень осторожно. Дом, конечно, был заполнен самыми разными вещами, от которых все равно следовало избавиться – и, по возможности, хоть немного за них получить. Даже страховка у Мелвина оказалась совсем не такой, которая была бы полезна в сложившихся обстоятельствах. Ноэль поняла, что ей и впрямь следует все решить как можно скорее. Ее положение было значительно лучше, чем та ситуация, в которой оказывались многие другие вдовы. Она это хорошо понимала.

*

Но внезапно раздался звонок.

Ноэль посмотрела на часы своего отца. Еще не было и десяти минут седьмого. Несомненно, кто-то что-то забыл. Ноэль почти тотчас пришло в голову, что она сама забылась. Через мгновение она вскочила с места и распахнула дверь.

Там стоял мужчина из дома по ту сторону леса. Естественно, он не выказывал признаков замешательства, которые так потрясли Ноэль при их последней встрече. Его глаза смотрели довольно спокойно. На сей раз он даже носил шляпу, хотя и снял ее, как только дверь распахнулась. Он сразу заговорил:

— Я с огромным сожалением услышал о постигшей вас огромной утрате. Я не думал, что будет правильно приходить на похороны, но я хочу сказать, что готов сделать все возможное, чтобы вам помочь. Мне кажется, это следовало сказать как можно скорее. Итак, я пришел, чтобы это сказать, и хочу подчеркнуть, что это не пустые слова. Возможно, вы позволите мне помочь вам в обсуждении многих вопросов, требующих немедленного решения?

— И правда, есть много вопросов, — сказала Ноэль. Она чувствовала, что за нею наблюдали из соседних домов, расположенных по ту сторону дороги.

— Возможно, нам стоило бы определить свое положение в свете переменившихся обстоятельств?

Ноэль впервые прямо посмотрела на него.

— Хорошо, — сказала она. — Если вы так полагаете… Пожалуйста, зайдите на несколько минут.

Мужчина последовал за ней. Она чувствовала, что должна бы взять его шляпу, но в современном доме просто не было места, куда ее можно положить.

— Я отослала детей, — сказала Ноэль.

Он сидел на том же самом диване; на том диване, на котором она только что гадала о туманном будущем.

— Это — бумеранг, — сказал он, как будто больше никто об этом не знал.

— Он принадлежал моему мужу.

— Вы понесли ужасную утрату.

Ноэль кивнула.

— Особенно для такой чувствительной и нервной женщины, как вы. Ваши щеки бледны, и ваши прекрасные глаза затуманились.

— Я очень любила своего мужа’.

— Конечно. У вас доброе сердце и нежная душа.

— Он в каком-то смысле так и не вырос. Думаю, он во мне нуждался.

— А кто бы в вас не нуждался?

Ноэль заколебалась.

— Не желаете стакан хереса?

— Если вы присоединитесь ко мне.

— Да, хорошо. Возможно, теперь я долго не увижу хереса. — Она наполнила два бокала. — Признаю, что осталась в затруднительном положении, мистер Морли-Вингфилд. Все это придется продать. Все.

Казалось, он улыбнулся.

— Вы же в самом деле не думаете, будто я могу согласиться, чтобы меня называли таким нелепым именем? — Гость поднял свой бокал. – За самое лучшее будущее! — очень серьезно произнес он.

— Вы сказали мне, что вас так зовут, — произнесла Ноэль, не ответив на его тост. – Вы просто мне это сообщили. А как вас зовут на самом деле?

— Меня зовут Джон, — ответил он; теперь он, несомненно, улыбался, но улыбка была адресована ей.

— Мьют и Саймон, кажется, о вас ничего не знают. – Ноэль сидела на одном из обитых кожей медных углов каминной решетки.

— Могу ответить на этот комплимент тем же. Я о них мало знаю. Все, что мне известно, — я вас повстречал в их обществе. Это имеет большое значение. Надеюсь, для нас обоих. Я очень на это надеюсь.

— Полагаю, должна вам сообщить, — сказала Ноэль, — что видела, как вы копались в саду. Я была с мужем.

— Вы ошибаетесь, — ответил он. – Я никогда не держал в руках лопаты – с тех пор, как покинул Хэрроу[1].

— Вы знаете, с чего началась болезнь моего мужа? Его последняя болезнь?

— К стыду своему, должен признать, что не знаю.

— Мы вышли с детьми прогуляться в лес. Мой муж настоял на том, чтобы пробраться к следующей поляне, когда мы оставили детей поиграть. Он очень сильно поранился – и так и не смог оправиться. Полагаю, произошло заражение крови, но врачи ничего не понимали. В конце он от этого умер.

— Конечно, неловко в подобный момент говорить такое, но, признаюсь, я тоже ничего не понимаю. Не могу уловить нить истории. Я думаю, моя милая Ноэль, что здесь есть какой-то элемент фантазии. Все дело в том, что вы расстроены случившимся.

Ноэль подумала, что он впервые назвал ее по имени. В самом деле, она очень хорошо знала – так  оно и было.

— Именно так Мьют мне сказала по телефону. Но это неправда. Именно тогда, когда мы добрались до следующей поляны, мы увидели, как вы копаете. Мы видели вас очень отчетливо.

— Выходит, ваш муж тоже меня видел?

— Нет, — ответила Ноэль после недолгой паузы. — Я так не думаю. Его занимали другие мысли… Но я отлично знаю, что я видела.

— И как я был одет? — спросил мужчина. – Вы видели, что я копал. И как же я работал? — Его тон был дружеским, возможно, шутливым, хотя мужчина пристально, не отводя взгляда, смотрел на Ноэль.

— Вы сняли свой пиджак.

— Моя дорогая! И что дальше? Я что, копал землю, не сняв подтяжек?

— Именно так.

Мужчина отвел взгляд и посмотрел вниз, на ковер с эскимосским узором. Он осушил свой бокал, как, кстати, и Ноэль.

— Все это кажется маловероятным, — сказал мужчина, выражая сдержанный протест.

— Вы так искренне в это верите, — добавил он, — что кажетесь еще очаровательнее и восхитительнее, чем раньше. Какое же объяснение предложила наша общая подруга, Мьют? Еще одна восхитительная женщина, между прочим, маргаритка на весеннем поле, там, где вы — прекрасная лилия мира, души, тела и духа.

Он перестал поглаживать бумеранг и опустил его рядом с собой на кожаную подушку. Ноэль подошла к дивану и взяла бумеранг. Взяла – и не выпускала из рук.

— Хотите еще бокал хереса?

— Если вы тоже будете.

Ноэль наполнила два бокала и вернулась к каминной решетке.

— Раньше, — сказала она, — я и понятия не имела, что вы живете поблизости. Вы должны были мне сообщить…

— Но я же не живу поблизости! — воскликнул он. — Я просто узнал об этих местах в то время, когда был в Сэндхерсте. Какие были денечки! Смех и горе! – Потом он поднял свой бокал. — Я предлагаю еще один тост. За блестящее будущее, которое уничтожит все проблемы прошлого!

И снова Ноэль не ответила на его тост.

— Конечно, это займет немного времени, — серьезно заметил мужчина. – Решив эту задачу, я увенчаю корону своей жизни прекрасным драгоценным камнем.

Ноэль одним глотком почти осушила свой бокал.

— Вы пробираетесь к следующей поляне, — сказала Ноэль. — Вы пересекаете ее, идете за деревья, через кусты – и по другую сторону поляны стоит деревянный дом со множеством больших окон, и вы там живете.

— В деревянных домах обычно не бывает больших окон, по крайней мере, их так не строят. Я подобном доме не стал бы жить.

Ноэль вертела в руках бумеранг. Второй бокал хереса уже опустел.

— Я вас видела, — сказала она.

Потом она бросила бумеранг вниз. Бумеранг на эскимосском ковре напоминал фрагмент работы современного художника.

— Что это значит! – воскликнула Ноэль; она говорила сама с собой, почти позабыв о присутствии мужчины.

Но ничего не изменилось: дом находился на расстоянии всего десяти — пятнадцати минут ходьбы, даже если идти со скоростью детей, а потом пробираться через кустарники и подлесок очень медленно, черепашьим шагом.

— Я пришел, надеясь помочь вам справиться со всеми возможными трудностями, — сказал мужчина, — и это явно первая трудность. Расстояние совсем невелико. Я предлагаю нам пойти и поискать этот дом. Мы очень хорошо знаем дорогу. Кроме того, свежий воздух будет вам полезен.

— Мне кажется, что снова собирается дождь, — заметила Ноэль.

— Мы вернемся раньше, чем он начнется.

*

Мокрая грязь на поверхности лесных дорожек сразу напомнила Ноэль о похоронах. Она удивилась, что Мелвин не настаивал на кремации, но в завещании, как выяснилось, речь шла в основном о мелочах.

Во время похорон постоянно накрапывал дождь, но теперь воздух просто заполнила всепроникающая влажность. Ноэль надела свой элегантный плащ, но мужчина казался беззащитным. Ноэль боялась, что складки на его брюках сомнутся и даже прекрасная ткань его костюма может утратить свой блеск и изысканность. Его туфли уже покрылись грязными пятнами. Ноэль надела ботинки.

— Вы точно уверены, что хотите довести дело до конца? — спросила она.

— Хочу рассеять кое-какие капризы, — произнес мужчина.

Они спустились по склону к прогалине. После долгого дождя здесь все превратилось в настоящее месиво. Уже нельзя было отличить полиэтиленовый пакет от разорванного воздушного шарика, пачку папирос от коробки из-под кукурузных хлопьев. Силы природы уничтожали все чуждое.

— А теперь к следующей поляне!— весело воскликнул мужчина.

— Наверное, не получится, — вздохнула Ноэль. – Кусты насквозь промокли. Ваш костюм пропадет. Я не подумала…

Она не стала говорить о его шляпе, которая в этих обстоятельствах выглядела просто нелепо.

— Я не обращала особого внимания на погоду… в последнее время, — сказала Ноэль.

— Мы мигом проберемся, — ответил мужчина. — Если вы это уже делали, то сами все знаете.

Она предположила, что мысли об участи Мелвина не могли его не посещать, хотя, конечно, он никогда не станет говорить об этом – возможно, больше никогда…

— Конечно, это же ваш костюм, — проговорила Ноэль. — Я знаю, что это не так уж трудно. — Она не должна пробудить у него хоть малейшее сомнение в том, что, по крайней мере, когда-то проходила здесь и видела его дом. – В такую погоду вам действительно стоило бы переодеться. — Мелвин всегда с чрезмерным тщанием относился к выбору одежды; впрочем, он переусердствовал почти во всем – но, конечно, в большинстве случаев он был прав. Ноэль всегда это осознавала.

— Я сниму шляпу, — сказал мужчина, — и тогда вам сразу станет лучше.

Он пошел впереди, и они в мгновение ока преодолели преграду. Оказавшись по ту сторону, Ноэль призналась себе, что его одежде эта прогулка не повредила – пострадала только обувь; даже ее собственный изящный плащ, кажется, остался целым.

Мужчина рассмеялся, но они почти тотчас же застыли в молчании, достигнув следующей поляны. Силуэты деревьев, выкрашенные в зеленые и коричневые тона, казались Ноэль загадочными архитектурными сооружениями – еще более сложными, чем раньше. Они тоже напоминали ей о похоронах, но Ноэль поняла, что очень многие вещи в ближайшее время будут пробуждать эти воспоминания – возможно, подобные ощущения сохранятся до конца ее жизни, которая во всяком случае может оказаться не слишком долгой, подобно жизни Мелвина.

— Да, здесь есть особая атмосфера, — наконец произнесла Ноэль. – Надо это признать.

— Да, — подтвердил мужчина. — Но вы — почти единственное существо, которое может ее почувствовать. Вы – просто чудесный человек.

Все это время слышался слабый перестук и перезвон – ничего подобного Ноэль, конечно, в прошлый раз не слышала. Она поняла, что при тогдашних обстоятельствах могла и не заметить этих звуках. Она ничего об этом не сказала. Это напомнило ей об одном вечере, который она провела в обществе немецких бизнесменов, слушая в «Колизее» на английском «Das Rheingold». Она не поняла ни слова и не оценила музыку, хотя немцы в конце концов оказались очень милы и любезны.

— Все они поцеловали мою руку, — сказала Ноэль вслух. – Все до одного.

Мужчина посмотрел на нее.

— Мне очень жаль, — проговорила Ноэль. — Я просто об этом подумала… наверное, я просто устала.

— Конечно, вы устали, дорогая, милая Ноэль, — сказал мужчина.

— Вы почти не осознаете, где ваша очаровательная головка и где ваши милые ножки. — Он посмотрел на ботики Ноэль. — Но мы все это изменим. Медленно, но неизбежно.

Ноэль поступила бы невежливо, если бы скрыла улыбку, пусть и не очень откровенную.

— Дом, о котором вы упоминали, стоит на другом конце поляны? — спросил мужчина, не слишком явно посмеиваясь над ней. Он снова надел шляпу.

— Вот там, — показала Ноэль.

— И еще больше кустов! – насмешливо выкрикнул мужчина.

— Они не такие густые. Потом вы упретесь в изгородь из колючей проволоки. Все это вам отлично известно. Боюсь, вы испортите обувь на этом влажном мхе. Но тут вы сами виноваты.

— Конечно! — воскликнул мужчина прежним насмешливым тоном. — Пожалуйста, идите вперед.

Ноэль неуклюже брела по густому мху,  не оглядываясь назад. Она задумалась о том, не прячутся ли во мху маленькие змеи и опасные насекомые, которые из-за сырости могут выбраться на поверхность, возможно, чтобы насытиться.

На противоположной стороне поляны перестук и перезвон стали слышнее. Ноэль быстро оглянулась назад. Она видела, что ботинки мужчины с каждым шагом погружаются все глубже в мох и что вода вытекает из них каждый раз, когда он делает следующий шаг. Она на собственном опыте знала, как мешают при ходьбе насквозь промокшие брюки.

— С вами все в порядке? — тихо спросила она.

— Идите, идите, — сказал мужчина. – Идите, как будто меня здесь нет.

Ноэль на мгновение замерла.

— Хорошо, — решилась она. — Я пойду.

Но вторую полосу деревьев и кустарников, хотя эта часть пути и была гораздо короче, она преодолевала значительно медленнее.

Истина заключалась в том, что теперь не было слышно вообще никаких других звуков, кроме этого треска, стука, звона — возможно, даже лязга. Ноэль казалось, что шум усиливался с каждым шагом – по-видимому, она приближалась к его источнику. Этот шум по-прежнему напоминал оперу, в которой мирное течение музыки время от времени нарушалось и на слушателей обрушивался настоящий ураган звуков. Ноэль, однако же, отлично понимала, что нынешняя мешанина звуков больше всего напоминает происходящее на довольно большой современной стройплощадке или в каких-то подобных условиях. Когда человек воспринимает происходящее таким образом, всегда обнаруживается что-нибудь приятное.

Кроме того, вся уродливая колючая проволока, казалось, исчезла или была убрана; по крайней мере, на том ограниченном участке, который могла осмотреть Ноэль.

Живая изгородь вокруг сада оказалась на прежнем месте, низкая и тонкая, но теперь ужасно изрезанная, а частично высохшая.

Роскошный деревянный дом, казалось, исчез. Увы, все надежды рухнули…

Ноэль заставила себя преодолеть ту черту, которую прежде отмечала колючая проволока. В тот момент она поняла, что, хотя колючая проволока пользовалась дурной славой у ее друзей, все-таки те, которые использовали колючую проволоку, подчас могли это делать по самым разумным и правильным причинам. Друзья Мелвина сочли бы это само собой разумеющимся. Ноэль подумала, что теперь и сама, похоже, перебарщивает.

Она заглянула по ту сторону изодранной изгороди.

Там обнаружилось огромное отверстие или впадина – просто невероятного диаметра и очень глубокая; Ноэль никак не могла разглядеть дна.

Внизу трудились мужчины, которые что-то строили – или просто ей так показалось. Сотни мужчин… тысячи… Возможно, она слегка преувеличила, но это было извинительно. Мужчины очень хорошо работали – и делали все, что можно было представить, и не только то, что могла вообразить спокойная и разумная Ноэль.

Почти сразу же она поняла, что женщины тоже там работали – с пишущими машинками, арифмометрами, компьютерами. Ноэль помнила все эти вещи еще с тех времен, когда сама работала в конторах – как до сих пор работала Мьют.

Шум показался бы достаточно сильным любому слушателю-человеку; но Ноэль вскоре поняла, что, вероятно, шум был практически ничтожным, если учесть, сколько всего там, внизу, творилось. Сравнение со средней современной стройплощадкой снова пришло ей на ум. Шум должен был быть гораздо, гораздо громче. Ноэль была в этом убеждена. Возможно, это была самая тревожная мысль из всех, посетивших ее в день похорон мужа.

Ноэль развернулась и встала спиной к садовой ограде. Она смотрела во все стороны, ища мужчину, который бросил ей вызов в этом странном испытании в день погребения.

Джон Морли-Вингфилд, как и спутанная проволока, исчез без следа. Теперь он стал таким же нереальным, как его имя.

Конечно, несмотря на его слова, он мог просто не преодолеть последние заросли, возможно, он предпочел уйти, чтобы спасти свой костюм; возможно, даже отступил, не рискнув дальше пробираться по мху, и решил подождать Ноели на «домашней» стороне прсловутой поляны.

Его дело в каком-то смысле было сделано. Ноэль лично убедилась, что никакого деревянного дома с огромными окнами в самом прямом смысле слова не существовало. Возможно, и впрямь мистер Морли-Вингфилд занимался имущественными спекуляциями, он снес свой дом, чтобы открыть на этой территории фабрику или создать бизнес-центр. Большинство друзей Мелвина не увидели бы в этом ничего предосудительного, а некоторые добавили бы, что это начинание создало бы новые рабочие места, тем самым способствуя прогрессу.

Воздух становился все более влажным, небо потемнело. Только теперь Ноэль поняла, что уже очень поздний час. Возможно, ее сильно встревожило и то, что в такой час столько людей еще работают.

Происходящее можно было назвать только проливным дождем. Ноэль подумала, есть ли выход из леса справа от поляны – может, там можно срезать дорогу… Она не испытывала желания никогда в жизни, короткой или длинной эта жизнь окажется, снова рассматривать те кучи полусгоревшего или промокшего мусора в том месте, где останавливались люди; видеть импровизированные сидения, покрытые надписями, рисунками и вырезанными инициалами.

Но поворот направо, в неизвестное, и последующее путешествие по мшистой поверхности – это было бы уже чересчур; Ноэль решила, что нового опыта ей и без того хватит надолго. Поляна могла показаться ей сравнительно неинтересной, но даже в пригородном лесу прогулка в темноте может стать неожиданно опасной, как нередко повторял бедный Мелвин. Ноэль искренне верила, что Мелвин в подобных случаях зачастую был совершенно прав.

В самом деле, размышляя таким образом, Ноэль почти пересекла густой; на сей раз казалось куда менее вероятным, что там прячутся пиявки и пресноводные скорпионы – зато можно было поверить, что болото, скрытое под мхом, поистине бездонно. Может, Джон Морли-Вингфилд просто провалился вниз в особенно топком месте?

К тому времени она уже пробиралась через кусты, которые стали почти узнаваемыми. И теперь шум дождя стал достаточно громким, чтобы заглушить слабый гул и стук сверхурочной работы.

Ноэль не могла сдержать крик. Шиповник прямо перед ней был все еще забрызган и пропитан кровью; в точности как тогда, когда она в последний раз его видела. Недели и месяцы дождя словно бы не имели ни малейшего значения.

Вверх по склону, прочь от гниющего мусора, вниз по более ровному склону, мимо белых берез – Ноэль мчалась прочь, прикрывая глаза и мечтая избавиться от тяжелых туфель. Она очень удивилась, обнаружив свой дом на прежнем месте.

*

Но она не вошла в дом: отчасти потому, что там вскорости мог появиться и мужчина; отчасти потому, что, в конце концов, там до сих пор мог быть Мелвин (предполагалось, что мертвым требуется сорок дней, чтобы покинуть свое прежнее обиталище); а отчасти, возможно, и по более сложными причинам.

Вместо этого Ноэль пошла к дому Кей Штайнер. Хотя она и устала после тяжелой пробежки вверх и вниз по склонам холмов, шла она все-таки быстро и легко. Но, конечно, теперь уже слишком темно – и наверное, соседи не могут по-прежнему следить за ней, отвлекаясь от телевизоров?

— Я передумала. Могу я остаться на ночь? Пожалуйста…

— Конечно, можешь, дорогая. Я всегда думала, что так будет лучше. Я очень не хотела оставлять тебя в том мрачном доме.

— Да, это был мрачный дом, не так ли?

Кей Штайнер посмотрела на Ноэль.

— Ну, — рискнула, — учитывая все обстоятельства…

— Нет. Дело не только в этом.

— В самом деле? В таком случае тебе лучше переехать сюда, пока Франклин не вернется.

— Ладно. А ты любишь Франклина?

— Конечно, я люблю Франклина. Не задавай таких глупых вопросов. Теперь снимай свои башмаки и мокрую одежду. Эти умные макинтоши всегда пропускают воду, верно? Я подберу тебе какую-нибудь одежду, если хочешь. У нас с тобой один размер. Возможно, надо тебе сказать, Джудит немного лихорадит. Я думаю, все потому, что она так не хотела сюда идти. Она отказывалась от еды и питья, и еще она плакала. Но, конечно, не о чем беспокоиться. Я найду тебе термометр, чтобы ты сама могла измерить ей температуру ночью.

*

Ноэль вошла в столовую в одежде Кей, не такой вычурной, чем ее собственная, но никак не менее дорогой и не менее модной.

Кей красиво сервировала стол и зажгла розовые свечи; все выглядело так, будто это был особый случай. Кей была поглощена работой в кухне. Почти все было завалено съестными припасами и разными кухонными принадлежностями. Кей надела передник с символикой British Airways. Открытая поваренная книга «Бритиш Лей» лежала рядом.

— Не вижу причин, почему бы нам не приготовить все самое лучшее, — мягко заметила Кей. — Рада, что тебе нравится этот свитер. Это мой любимый. Мне он достался при очень романтических обстоятельствах.

Они осушили несколько бокалов шерри и опустошили бутылку вина. Франклин Штайнер был членом винного клуба, связанного с известной фирмой, которая тщательно подбирала ассортимент: никаких дорогих марок и никакой дешевки.

— Давай выпьем кофе в зале, — наконец сказала Кей.

— Скажи мне, — спросила Ноэль, когда Кей наполняла две чашки. – У тебя когда-нибудь был любовник? С тех пор как ты вышла замуж за Франклина, я имею в виду.

— Да, — ответила Кей. – Было, как говорится, несколько. Тебе молоко нужно?

— Не надо молока, — сказала Ноэль. — Но можешь положить ложку сахара.

— Знаешь, тебе не надо… — сказала Кей, но нежно, понимающе.

— Я знаю, что не надо, — ответила Ноэль.

Кей передала ей чашку. Весь сервиз Франклин купил где-то на аукционе, поддавшись случайному порыву.

— А это имеет какое-то значение? — спросила Ноэль.

— Для чего, дорогая?

— Ну… для твоих чувств к Франклину. Для твоего брака.

— Определенно, никакого значения. Как же ты серьезна!

— Да, — подтвердила Ноэль. — Думаю, что я серьезна.

— Бывает всякое… — туманно заметила Кей.

Ноэль начала помешивать кофе.

— Ты когда-нибудь встречала человека, который называет себя Джон Морли-Вингфилд?

— Если ты об одном из них, ответ отрицательный. У моих таких имен не бывало.

— Он, возможно, живет по соседству, — сказала Ноэль. — Но ты никогда о нем не слышала?

— Никогда, — ответила Кей. — И я не верю, что ты о нем слышала. Ты его только что выдумала.

*

Надев розовую ночную рубашку Кей, Ноэль лежала без сна в одной из постелей в доме Кей. Поскольку у Кей не было детей, в доме имелось целых четыре гостевых комнаты; и поскольку Кей была Кей, все четыре всегда оставались доступными. В подобных случаях большего и желать нельзя…

Дверь медленно открылась. В потоке света, лившегося из коридора, Ноэль увидела взъерошенные волосы Эгни.

— Мамочка…

— Что такое, дорогой?

— А кто был тот мужчина, с которым ты гуляла, когда я пришел? Это был папочка?

Конечно, почти полная темнота стала для Ноэль спасительной.

— Конечно, это был не папочка, Эгни. Это был кто-то совсем другой. Но как ты его разглядел?

— Миссис Штайнер устроила шум из-за Джудит, мне все надоело и я просто сбежал домой. Кто был этот мужчина, мамочка?

— Это был друг папочки, который не мог раньше приехать. В жизни всегда есть такие люди. На них никогда нельзя сердиться.

— Мама, ты собираешься за него замуж?

— Я так не думаю, Эгни. Я не собираюсь ни за кого замуж в ближайшее время. Ни за кого, кроме тебя.

— Правда, мамочка? Почему ты ходила с ним на прогулку, если он был только другом папочки?

— Он хотел меня развлечь. Это было очень мило с его стороны. Знаешь, у меня был трудный день, Эгни.

— Это и правда все, мамочка?

— Истинная правда, Эгни. Теперь ложись ненадолго ко мне в кровать, и мы больше ни слова об этом не скажем, даже думать не будем.

Эгни обнял ее, плотно прижавшись к груди; и мир и покой воцарились до следующего утра.

 

Опубликован в авторском сборнике Intrusions (1980). 

Вошел в антологию Weird Tales 4 (1983, ред. Лин Картер)

Перевод А. Сорочана

---

[1] Игра слова. Harrow (англ.) – борона.