Фрэнк Белнап Лонг. Тёмные твари

Рассказы Ф.Б. Лонга, относящиеся к жанру "хоррор", обычно печатались в журнале Weird Tales. Но одна из лучших историй Лонга появилась в малоизвестном журнале Marvel Stories в 1934 году. С тех пор "Тёмные твари" много раз перепечатывались, рассказ входил в престижные антологии - и не утратил своего сумрачного блеска. Предлагаем его Вашему вниманию в переводе Екатерины Абросимовой. В очередном томе собрания сочинений Лонга рассказ будет напечатан вместе с другими каноническими текстами 1930-х годов. 

Приятного чтения!

ТЁмные твари

Питер нагнулся и осмотрел лягушку. Она была мертва. Она лежала на камнях у берега ручья, и ее длинные ноги застыли и неестественно вытянулись.

— Кто захотел обидеть такую бедную тварь? — пробормотал Питер. — Бедняжка!

Питер был не очень умен. Ему исполнилось восемнадцать, но он сохранил разум ребенка. И все же он знал, что лягушка жестоко и злонамеренно убита неизвестным человеком или людьми. Дрожа, он осторожно опустил пальцы на тугую, блестящую проволоку, которая обвивала шею амфибии. От прикосновения к холодной плоти мурашки побежали от запястья почти до самого локтя.

— Кто захотел обидеть такую бедную тварь? — повторил он в растерянности и недоумении.

Он не задержался над маленьким, жалким трупиком. Темнело, и он боялся быстро удлиняющихся теней и черных, паукообразных ветвей, которые пересекались в воздухе высоко над его головой. Лес был недружелюбным местом, когда солнце переставало светить. Недружелюбным, и очень мрачным, и полным голосов.

Когда Питер пришел домой, его мать накрывала стол к ужину, а отчим сидел у окна; на коленях у него лежала старая, недельной давности газета; трубка из стержня кукурузного початка была сжата между гнилых, бесцветных зубов. Питер закрыл дверь и неуклюже прошел в комнату.

— Привет, — сказал его отчим. — Где ты был?

— Просто рыбачил немного у ручья, — нервно ответил Питер. — Я надеялся, что форель может подняться и проглотить червя, а потом я поймаю ее. Я просто там рыбачил. Это все, что я делал с тех пор, как пошел туда. Я был там и больше нигде. Я просто надеялся, что форель поднимется, чтобы я поймал ее.

Отчим Питера нахмурился. Это был высокий, сухопарый мужчина, гораздо старше средних лет, с темными глазами и жестким ртом; он явно находился в скверном расположении духа.

— Слушай сюда, парень, — проскрежетал он. — Разве я не говорил тебе не лазать по тем лесам? Ты совсем ничего не понимаешь?

— Я ничего плохого не делал, па, — захныкал Питер. — Я просто рыбачил в ручье. Я надеялся, что форель поднимется, чтобы я смог поймать ее. Больше я там ничего не делал.

— Да? Ну, не дай бог я тебя застукаю, если ты еще пойдешь в тот лес. Если я замечу, что ты хоть одной ногой ступишь в тот лес, я выпорю тебя так, что ты запомнишь это помнить до последнего вздоха.

— Ну, ну, Генри… — сказала мать Питера из-за плиты.

Питер молчал и горевал на протяжении всего ужина. Но как только был съеден последний кусочек пищи, он неловко извинился и ушел в свою комнату. Питер ужасно перепугался. В его чувствительном, наивном разуме зародилась мысль: дикое негодование отчима смутно связано с тем, что сам Питер чувствовал глубоко внутри, когда солнце более не освещало лес и спокойные, темные воды ручья. Он хотел убежать, когда отчим угрожал выпороть его, не потому что боялся плети, а потому что… ну, потому что он боялся чего-то, скрытого за жестокой нечеловеческой маской лица отчима.

— Тебе не следовало говорить с ним так резко, — сказала мать Питера, собирая посуду после ужина и устало относя ее к раковине. — Он хороший мальчик, он не хотел ничего дурного.

— О, не хотел? — сказал Генри. — Не хотел, да? А как насчет его хождений в лес вопреки моим приказам? Как насчет его блужданий там, где ждут и наблюдают твари? Может быть, он говорил с ними. Насколько я знаю, он может быть на их стороне. Он не умен, и тебе нужно остерегаться вещей такого рода, Мэри. Ты должна наблюдать очень внимательно. Нельзя предсказать, что они будут делать и говорить.

Мать Питера вздохнула.

— Он должен как-то развлекаться.

— Да? Что ж, ему лучше держаться подальше от этого леса. Я могу позаботиться о зверях, которых они настроят против нас, но закон не позволит мне тронуть ни волоска на его глупой голове. Если они настроят его против нас, я ничего не смогу сделать. Он твой сын, не мой, и если они настроят его против нас, мне просто придется убраться. Как тебе это понравится, женщина?

Мать Питера облизнула губы.

— Ты что-то делаешь снова… что-то ужасное, Генри?

Отчим Питера встал из-за стола и отбросил стул в сторону.

— Это не твое дело, женщина! — закричал он. — Мне нужно защищаться, верно? Если все посадки высохнут, а коровы перестанут давать молоко, мне придется дать отпор, — он прочистил горло. — Это те квакающие лягушки, которых они настроили против нас, и вызвали все неприятности. Ты не можешь сказать, будто дело обстоит не так. Ночь за ночью мы слышали их кваканье. Ну. Я прекратил его. Сегодня ты этого не услышишь.

Лицо Мэри посерело. Женщина поставила блюдо и посмотрела на мужа.

— Лягушки были нашими друзьями… — простонала она. — Я надеялась и молилась, что ты никогда не сделаешь ничего настолько жестокого. Ты сказал, что сделаешь, но я надеялась…

— Что хорошего в надежде и молитве, когда против нас кто-то похуже Дьявола? Когда Бог сотворил Дьявола, Мэри, он сотворил его хорошим, но потом в первую очередь были сделаны плохие вещи. Они не испытали падения. Думаю, они вообще не были плодами творения. Они появились как-то по ошибке.

— Лягушки были нашими друзьями, — отчаянно повторила Мэри. — Вчера, когда я шла по лесу, они предупредили меня. Одно из существ было на дереве — и поджидало. Если бы меня не предупредили, оно бы набросилось на меня. Я видела, как его злые, жестокие глаза смотрят на меня сквозь листву. Но когда лягушки начали квакать, я повернулась и побежала. Они становятся смелее и смелее, Генри. Они знают, что отец Джима не вернется, я думаю. Они готовятся… схватить нас, я думаю. Мне придется пойти к ним, когда они действительно захотят меня, я думаю. Мне придется занять место отца Джима. Я не той же крови, но я вошла в семью, выйдя замуж, и проклятие лежит на мне.

— А как насчет меня, женщина? — пробормотал Генри. — Не думай, будто и я не размышлял о том, что произойдет со мной, если мы не поборем их. Когда я женился на тебе, я принял тебя — к лучшему или худшему. Ну, выйдет, что к худшему, но я буду тебе верен, если и ты будешь верна мне. У тебя нет права осуждать меня. Я был очень добр к тебе. Когда ты рассказала мне о твоем мертвом муже и проклятье в его семье, я сказал, что это не имеет значения, потому что считал: ты будешь мне хорошей женой. Но когда я говорил это, я не видел тех существ. Я не знал, какие они. Я не знал, что они настроят всех зверей в лесу против нас.

— Они не настраивали лягушек против нас, Генри. Лягушки любили нас. Лягушки предупреждали нас.

— Не верь в это. Эти квакающие лягушки были против нас. Они были против нас с самого начала, — он невесело рассмеялся. — Я сделал только то, что обещал сделать. Я сказал, что затяну шеи всех квакающих лягушек в петли, и я сделал это. Я провел там весь день. В лесу не осталось ни одной квакающей лягушки.

Мэри села на стул у окна, нервно пощипывая пальцами рыхлую, морщинистую кожу на лице.

— Это был жестокий, злой поступок… — пробормотала она. — Ничего хорошего из этого не выйдет. Лягушки были нашими друзьями. Они были нашими единственными друзьями.

— Их настроили против нас. Они занесли болезнь на урожай, мешали курам класть яйца, а коровам давать молоко. Я рад, что затянул петли на их квакающих шеях. Это станет предупреждением тем существам, что я не буду терпеть разную ерунду.

— Ты пожалеешь, Генри. Лягушки были нашими друзьями; они просто пытались предупредить нас. Те существа становятся беспокойными и нетерпеливыми. Вскоре они захотят меня и Питера. Они и тебя захотят. Скоро они придут за всеми нами. Пока у нас были лягушки, готовые предупредить нас, оставалась надежда… Но сейчас ни для кого из нас нет надежды. У нас нет друзей в лесу. У существ есть когти, Генри. Они растерзают нас… растерзают нас. Мы ничего не можем сделать. Я чувствовала себя в безопасности, когда были лягушки, способные предупредить нас. Может быть, они не сильно помогали, но я чувствовала, как они присматривают за нами. Теперь существа знают, что отец Джима не вернется в свою могилу. Он не выполнит условий договора с ними. Но с лягушками всегда оставалась надежда. Казалось, они не дают свершиться проклятью. Они давали мне чувство безопасности.

***

Было за полночь, когда Питер проснулся. Он сел, потер глаза и недоуменно осмотрелся. Что-то стучало в оконное стекло. Петер не хотел вылезать из кровати. Стояла холодная ночь, и он чувствовал тепло и уют под тяжелыми одеялами.

Но что-то стучало по тяжелому окну, настойчиво, монотонно. Стук, стук — стук, стук, стук — стук, стук.

Медленно, неохотно, Петер откинул одеяла и скользнул на пол.

— Иду… — бормотал он. — Я открою тебе окно. Я сделаю, что ты хочешь. Я открою его широко.

Дрожа, он пошел к окну. Его сердце бешено билось, и испуг и ужас выражались в его глазах. И все же когда он приблизился к окну, его взгляд уперся только в темную, бесформенную кляксу за посеребренным луной стеклом. Его изумленному, дремлющему разуму представлялось, что пятно движется медленно и неуклюже, словно огромный беззащитный майский жук. Только оно была намного больше, чем майский жук.

Петер поднимал окно, пока ветер обдувал его испуганное, бессмысленное лицо и трепал непослушные рыжеватые волосы. В обычной ситуации он бы испугался последствий такого опрометчивого поступка, но сильное и мощное желание завладело им, и он действовал инстинктивно, и не подумав. Несколько секунд он смотрел в дрожащую, пахнущую землей темноту. Потом он потряс головой, повернулся и побрел назад в комнату.

— Там ничего нет, — бормотал он. — Я думал, там что-то есть, но, должно быть, я ошибся.

Хмурясь, он забрался в кровать.

— Я боялся, что в лесу могло что-то быть, — бормотал он, натягивая одеяла до груди. — Что-то живое. Как… как те существа, которых я видел, когда мне было восемь лет.

Секунду он лежал, смотря в потолок. Его детский, неискушенный разум заполнялся картинками, воспоминаниями, впечатлениями туманного и населенного тенями прошлого.

— Нехорошо спрашивать, что там, куда они положили дедушку… — произнес он. — Нехорошо спрашивать, куда ушел дедушка, когда оно пришло. Меня там не было, когда оно пришло, но я слышал, как мама говорила, что оно было ужасным, а дедушка был очень грешным человеком. Он заключил сделку с тем, что пришло.

Однажды, много лет назад, когда мне было восемь лет, я видел, как дедушка говорит с тем, что выглядело как одно из них. Только в комнате было темно, и я видел не очень хорошо. Оно стояло в углу у дымохода, и дедушка говорил с ним. Оно было не таким высоким, как дедушка, и сгорбленным, словно у него горб на спине. Его голову я не мог разглядеть очень хорошо, но насколько я видел, она походила на голову змеи, когда смотришь на нее сзади. Медведь с головой змеи — вот как оно выглядело, и этого было достаточно для меня. Я не мог больше оставаться в комнате, потому что от запаха меня тошнило, но я не остался бы там, если бы даже захотел. Головы того, что стояло у дымохода, оказалось достаточно.

Когда я сказал маме, что я увидел, она чуть не упала в обморок. Она сказала:  «Этого я боялась. Твой отец тоже говорил с ними. Ох, зачем я вошла в эту семью, выйдя замуж?» Потом она поцеловала меня и сказала: «Бедный мальчик, ох, бедный мальчик! Ты тоже их увидишь. Они придут за тобой!»

«Что это было, мама? — спросил я. — Скажи мне, пожалуйста, что это было».

«Когда ты повзрослеешь, — сказала она. — Ты не поймешь, если я скажу тебе сейчас».

Я больше никогда не видел их, но до того, как дедушка умер, он рассказал мне о них. «Они всего лишь хотят отдохнуть, — сказал он. — Но они могут сделать это тогда, когда кто-то умрет. Они издалека, и они всего лишь хотят отдохнуть в новых могилах».

Проблема в том, думаю, что дедушка так и не вернулся. Он не сдержал слово. Они хотят отдохнуть, но они не могут отдыхать вечно, и они ждали, когда дедушка вернется. Но прямо в эту минуту дедушка где-то рядом. Сейчас он ходит по земле, и он не вернется, чтобы помочь. И все это время они лежали на его месте в могиле на холме, ожидая. Думаю, они устали ждать там, в той глубокой, темной могиле, когда дедушка вернется.

Мама сказала, что однажды я их увижу. Она сказала, они придут за мной. Может быть, вот почему я чувствую себя внутри так странно, когда иду в тот лес.

Может быть, поэтому па не хотел, чтобы я ходил в лес. Может быть, это потому, что когда кто-то заключает сделку с ними, которую он не выполняет, они возвращаются и забирают какого-то родственника, когда устают от отдыха и ожидания. Именно так я это понимаю. Мама знала, что дедушка не собирается возвращаться. Когда у кого-то появляется шанс жить веки вечные, он сделает все, чтобы не вернуться. Кто захочет отказаться от вида зеленой травы, и чувства холодного ветра на коже, и запаха земли после дождя — просто потому, что заключил сделку, которую ему не обязательно выполнять? Я не виню деда за то, что он не хочет возвращаться.

Если бы у меня был шанс жить вечно, я бы не вернулся. Я бы гулял вечно, просто счастливый от мысли, что могу видеть зеленую траву, и чувствовать запах мокрой земли, и знать, что рядом есть кто-то, всегда любящий меня.

Сонливость медленно проникала в мозг Питера. Несколько минут он продолжал бормотать, но его мысли постепенно покинули тусклое, населенное тенями прошлое. Его глаза закрылись, и губы расплылись в мирной улыбке. Его сознание, очищенное от всех образов, снова становилось неподвижным инструментом, пустым и спокойным. Он спал мирно, отрезанный от реального мира, и совершенно не понимающий, что чуждое существо проникло в комнату.

Объект, который появился в открытом окне, был небольшим и мокрым. Секунду он стоял, нетвердо качаясь, на серебряном подоконнике. Потом, квакнув, быстро спрыгнул вниз.

После этого окно мгновение оставалось пустым. Затем другая фигура появилась из темноты и плюхнулась на пол с хриплым кваканьем. За ней последовала третья — и еще одна. Питер не проснулся, когда странная процессия запрыгала и заковыляла по полу. Он даже не пошевелился во сне.

Несколько минут спустя в окне появился еще один гость. Этот незваный посетитель был намного больше квакающих фигур. Больше и темнее. Его тело покрывали густые черные волосы, а его маленькая, непропорциональная голова проворно поворачивалась в лунном свете. На секунду он замер на подоконнике. Потом медленно, обдуманно, не издавая ни звука, опустился на пол и быстро побежал по комнате. На бегу он открыл рот, и тихое шипение вырвалось наружу, когда язык скользнул между белых сверкающих зубов.

***

Ложный рассвет полз, как раненый зверь, по тропинкам леса, разливая красноту по сухим деревьям и отбрасывая мерцающие тени на глубокие, темные воды ручья.

В пруду Итона кувшинка превратилась в гигантскую алую руку, и пятнистая саламандра нарушила спокойствие воды своим прыжком, разбросав пузырьки воздуха во все стороны и оставив после себя кружащийся след ручейков чудесного пламени.

Кувшинки горели на воде, и ярко светились над озаренными тропами острые, пытливые глаза леса, вдыхали влагу ноздри леса и стремглав неслись маленькие ноги леса.

Сурок — не слишком любопытное животное. Как и красная белка, плоская серая полевая мышь и хитрый и вороватый хорек. Даже ухающая сова, отличавшаяся особым зрением, не стала бы медлить, чтобы посмотреть на горящий стог сена.

Но соседи Огелторпа собрались на безопасном расстоянии, чтобы понаблюдать, как горит его дом. Пламя трещало и взлетало искрами, и отбрасывало колеблющийся свет на серые стены амбара Огелторпа и навозную кучу, которая высилась между амбаром и стеной ледника, рядом с ржавым насосом и ведром с водой, наполненным до краев ноябрьскими листьями.

Когда прибыла местная пожарная команда, прерывистое мерцание сменилось ослепительным блеском, и весь ландшафт озарился этим светом. В беспомощном отчаянии пожарные присоединились к зрителям, наблюдая, как огонь затихает, сменяясь тусклым красным свечением. К утру тьма покрыла все словно тяжелое одеяло.

На рассвете соседи толпой примчались на место происшествия. Они обыскали руины и сделали отвратительное и жуткое открытие. Обгоревшие остатки трех человеческих тел лежали среди почерневших кирпичей и все еще тлеющих углей. Остатки Питера и его матери был разбросаны в стороны; их тела как будто разорвали на куски, но отчим Питера так не пострадал. Он лежал на спине с разведенными длинными ногами. Плоть его тела была обуглена до корки, и черты его лица потемнели и исказились почти до неузнаваемости.

Один из свидетелей наклонился и положил дрожащий палец на тугую и блестящую проволоку, окружающую шею мертвеца. Все еще теплая плоть послала мурашки по его руке почти до локтя.

— Его задушили, — пробормотал он. — До того, как огонь добрался до него, он уже был покойником.

— Это самое странное, что я когда-либо видел, — сказал шериф Симпсон, выйдя из сарая для инструментов.

— Вы что-то нашли? — спросил заместитель шерифа Уилсон. Он стоял в высокой, промокшей от росы траве за сараем, в задумчивой отрешенности глядя на запад, в лес за почерневшими руинами злополучного дома.

— Лягушек, Джим, — сказал шериф.

— Лягушек?

— Да. Примерно двадцать штук. Все задушены латунной проволокой. Прямо как Огелторп. Только… проволока, которой был задушен Огелторп, сделана из меди, и она примерно в десять раз тяжелее.

— Но что насчет лягушек?

— Они все лежат в сарае. Все мертвы — задушены. Но забавно то, что они лежат рядом с большой катушкой медной проволоки, такой же, какой был задушен Огелторп.

Заместитель шерифа покачал головой.

— Мне кажется, что здесь скрыто нечто большее. Есть какая-то тайна…

Шериф кивнул.

— Один из соседей видел, как горит дом, и он сказал, что как раз перед тем, как приехала пожарная команда, он видел, как что-то выбегает из передней двери. Он сказал, что оно было меньше человека, но имело человеческий облик. Оно казалось очень темным, сказал он, и насколько он мог видеть, походило на человека. Он видел его не очень четко из-за отблесков света, но казалось, что оно все покрыто густыми черными волосами, и только от одного взгляда на эту тварь его затошнило. Странно, не так ли? Он сказал, что существо несло зажженный факел!