Обстоятельства, связанные с загадочной судьбой доктора Дэвида Уэллса, до сих пор не были преданы гласности, и это легко объяснить. Они не только ужасны сами по себе, но в них присутствует так много ненормального и почти невероятного, что рассказ о них требует некоторого мужества. Мало кто захочет заслужить репутацию законченного лжеца, и еще меньше людей захотят, чтобы их считали суеверными и легковерными. Требовать от обычного человека, чтобы он поверил рассказу о трагедии доктора Уэллса — значит предъявлять серьезные требования к его вере в правдивость рассказчика. Но распространенность слухов относительно характера трагедии, и в особенности теория о самоубийстве, предложенная в некоторых кругах, кажется, делают невозможным дальнейшее сокрытие истины.
Все, кто знал покойного доктора, знакомы с его большой и весьма ценной коллекцией диковинок со всех концов света. На самом деле, он был прирожденным коллекционером, и хобби поглощало большую часть его времени и значительную часть его состояния.
Интересы доктора были разнообразны и имели отношение ко многим областям искусства и науки; но его коньком считалась антропология, и в особенности та ее часть, которая связана с происхождением и развитием религиозных верований и практик среди наименее цивилизованных представителей человечества.
В связи с этим он позволил себе фантазию, — ибо никогда не утверждал, будто это нечто большее, — что, возможно, у высших и более разумных животных, помимо человека, также присутствует некий проблеск религиозного чувства. Доктору казалось, что он нашел следы связи между кое-какими видами фауны и оккультными воззрениями в их отношении к некоторым из наиболее темных форм поклонения природе. В частности, он считал, что враждебность, с какой человечество относится к змеиному племени, взаимна, и имеет своим источником нечто, сокрытое глубоко от поверхностного взгляда.
Будучи коллекционером, доктор специализировался на предметах, главным образом связанных с примитивными формами культа, изготовленных дикими представителями человечества. Его коллекция амулетов из Африки и с островов Южного моря не имела себе равных: он владел связанными с историей тибетского ламаизма артефактами, которых не мог получить ни один публичный музей, а раздел, посвященный поклонению змеям, был предметом зависти всех специалистов и его величайшей гордости.
В доме доктора оставалось мало комнат, где не хранились бы подтверждения его хобби, и нервным гостям не доставляло особого удовольствия проводить ночь в обществе некоторых из его самых страшных идолов; но жемчужины коллекции располагались в большой комнате на первом этаже, служившей одновременно музеем, библиотекой и кабинетом. Из-за ценности некоторых идолов и других предметов, изготовленных из драгоценных металлов и украшенных дорогими драгоценными камнями, доктор Уэллс принял особые меры предосторожности, чтобы предотвратить вторжение грабителей или других нежелательных посетителей в эту комнату. Следует помнить, что именно здесь он был найден мертвым в тот трагический день, и факт, что различные охранные сигнализации и меры предосторожности подтверждали — никто не мог войти извне, — имел отношение к тайне, окружавшей его кончину. Только когда тщательное расследование исключило возможность вмешательства человека, друзья покойного неохотно признали истинность изложенных здесь фактов.
За несколько месяцев до смерти доктор Уэллс пополнил свою коллекцию сокровищем, которое он терпеливо разыскивал в течение нескольких лет. Он назвал его «Красные четки» и, по-видимому, был прав, полагая, что это единственный экземпляр. Он нашел его в малоизвестном племени на границе Татарии; артефакт был связан с развращенной формой ламаистского буддизма, в которой, как говорили, практиковалось поклонение животным.
Он слышал об этих четках и их странном использовании от одного путешественника, случайно оказавшегося в этом племени, и его рассказ настолько пробудил в докторе Уэллсе инстинкт коллекционера, что он предложил путешественнику очень крупную сумму, — по слухам, три тысячи фунтов, — чтобы тот вернулся в племя и попытался украсть желанный предмет. Путешественник отправился в путь, и через некоторое время вернулся с четками, но не дожил до того, чтобы самому передать этот предмет заказчику. К счастью, он упаковал артефакт в коробку, надписал имя и адрес доктора Уэллса и, таким образом, четки добрались до места назначения.
По-видимому, четки хранились в некоем сооружении, тщательно охраняемом днем и ночью тремя людьми, которых можно было описать только как монахов, священников или знахарей. Испробовав различные, наименее сомнительные способы достижения своей цели, посланец доктора Уэллса добыл четки, накачав стражей дешевым джином и морфием — смесью, которая, как известно, еще никогда не подводила.
Затем последовали странные события. Казалось, что кража красных четок оскорбила некую силу, которая вполне могла отомстить. И она не теряла времени даром! Почти каждый день обратного пути в Англию был отмечен тем или иным несчастьем, и не раз путешественнику едва удавалось избежать гибели.
По прибытии в Лондон он отправился со своим сокровищем в гостиницу на Крейвен-стрит, и в ту же ночь она сгорела дотла. Он спасся в одной пижаме, но не забыл прихватить с собой коробку. Отыскав другое жилье и раздобыв запас одежды, он отправился с коробкой к доктору Уэллсу, но по дороге автобус, в котором он ехал, столкнулся с другим; люди, сидевшие рядом с ним, погибли. Путешественник отделался несколькими сильными ушибами, но снова сохранил коробку. Он решил подождать до следующего дня, но утром его нашли мертвым в номере, который он снял в привокзальной гостинице.
На дознании стало известно, что он был найден сидящим в кресле, и не имелось признаков каких-либо повреждений, которые могли бы объяснить причину смерти. Но на лице его застыло выражение человека, испытавшего состояние крайнего ужаса. Коробка лежала перед ним на столе. Медицинские показания были очень расплывчатыми. Не обнаружилось никаких признаков болезни, и не было ничего определенного, что могло бы объяснить смерть. Сказать можно было лишь то, что сердце остановилось по какой-то неизвестной причине, и что, по-видимому, покойник был чем-то напуган. Но смерть от испуга — не очень удовлетворительный вердикт; и, по предложению коронера, присяжные решили, что причиной смерти стал сердечный приступ, что удовлетворило всех.
Коробка с именем и адресом доктора Уэллса была должным образом передана ему, и, наконец, красные четки заняли место в сейфе, встроенном в стену его музея, где доктор хранил некоторые из своих самых ценных экспонатов. Немногие из нас видели их в течение того короткого отрезка жизни, который еще оставался почтенному доктору.
Четки представляли собой тонкую кетгутовую нить, на которую были нанизаны шесть рядов бусин, по шесть в каждом ряду; один набор отделялся от другого более крупной бусинкой. В середине нити имелся очень большой овальный аметист плохого качества, с которого свисала короткая нитка маленьких бусин, заканчивающаяся одной очень крупной. Заметим, что общий вид четок мало чем отличался от привычного для католиков.
Ценность этой вещи была значительной. Маленькие бусины представляли собой рубины, хотя и не отличались хорошим качеством, а большие, разделявшие наборы, — изумрудами. Они были грубо отшлифованы до круглой формы в обычном туземном стиле, но поверхность каждой бусины была грубо поцарапана. При внимательном рассмотрении оказалось, что эти царапины имитировали чешую змеи.
Но самой замечательной в четках была большая бусина на конце короткой нити. Овальной формы, она представляла собой кусок зеленого нефрита, очень странный и необычный, испещренный синими, желтыми и красными крапинками. Бусина имела форму головы змеи, вырезанной с большим мастерством. Детали головы змеи были хорошо проработаны; два маленьких вставленных желтых опала изображали ее глаза. Но в каком-то смысле художник отступил от своей модели. Пасть змеи была слегка приоткрыта с обеих сторон, словно она рычала, — чего не может сделать ни одна змея, — обнажив клыки. Но кончики клыков не торчали, и челюсти не открывались. Голова была довольно твердой. Важно помнить об этом в свете того, что произошло впоследствии. В целом четки выглядели скорее жутковато, чем красиво. На самом деле, в них было что-то явно отталкивающее.
Ни доктор Уэллс, ни его злосчастный посланник не смогли ничего узнать об истории четок, да и об их применении тоже. На самом деле, мы все думали, что многое из рассказанного нам об этом, было скорее его предположениями, чем установленными фактами. По его словам, четки использовались не в связи с чтением молитв, а с целью гадания. Доктор утверждал, что их помещали в трубку и потом бросали на землю, чтобы предсказать судьбу спрашивающего, о чем судили по вращению змееподобных четок и положению, которое они занимали после падения.
Казалось, четки находились в состоянии неустойчивого равновесия. Когда их клали на стол, они дрожали и извивались гораздо сильнее, чем можно было ожидать, прежде чем окончательно успокоиться; и даже после того, как они замирали неподвижно, в течение минуты или двух, они совершали странные, внезапные повороты и рывки. Иногда казалось, что они действительно были живыми. И почему-то они всегда ассоциировались с каким-то злом.
По-видимому, именно в ночь их прибытия доктор Уэллс впервые заподозрил, что с красными четками что-то не так. Он сам рассказал нам эту историю. Он внимательно рассматривал их через увеличительное стекло, выискивая какие-нибудь надписи или знаки, которые могли ускользнуть от его внимания, и два или три раза чуть не уронил артефакт. Это озадачило его, потому что он привык обращаться с вещами осторожно, особенно когда высоко их ценил. Он не мог понять, что именно произошло, потому что ему действительно казалось, будто четки извивались между его пальцами — словно сонная змея. Ему это не совсем нравилось, и он поймал себя на том, что размышляет о возможных расстройствах пищеварения или нервной системы. Он положил четки на стол, взял книгу и стал читать. Через несколько минут, ощущая усталость, он положил книгу на стол, отчетливо заметив, что положил ее между четками и собой. Потом он сидел и размышлял над прочитанным; и естественным следствием этого стало то, что он заснул. Когда же доктор проснулся, первое, что он увидел: четки теперь располагались перед книгой, а не за ней. А змееподобная голова смотрела прямо на него!
Это было довольно странно и немного тревожно. Казалось, имелось только три возможных объяснения. Либо он был совершенно неправ, полагая, что положил книгу перед четками; либо во сне встал и передвинул ее; либо четки переместились без его вмешательства. Первые два объяснения включали предположение, что его здоровье находилось не в лучшем состоянии, — что доктор не был готов признать, — в то время как третье объяснение вело к таким последствиям, которые он решительно отверг. Доктор Уэллс не верил в сверхъестественное.
Поэтому он намеренно отложил этот вопрос и решил на следующий день уехать из города в Кромер, где, как он надеялся, бодрящий воздух развеет любую мысленную паутину. Еще до наступления утра, после мучений беспокойной ночи, его решимость окрепла. Сны сменяли один другой, не давая мозгу отдохнуть, и каждый из них имел какую-нибудь связь с красными четками. И в каждом присутствовал элемент угрозы. Его преследовала зловещая резная голова с приоткрытым ртом и намеком на отравленные клыки.
Утром, перед отъездом из города, он успел заглянуть в сейф, куда на ночь положил четки, и испытал страшное потрясение. Он помнил совершенно отчетливо, что разложил четки вдоль одной из полок; он отчетливо помнил, как свет играл на рубинах и изумрудах в этом положении. Но теперь четок на полке уже не было. Они лежали на дне сейфа, свернувшись, точно змея. Голова находилась в центре, покоясь на одном из колец, но слегка откинутая назад, как будто встревоженная и готовая ужалить. Когда доктор открыл дверцу, она повернулась к нему.
Сказать, что доктор Уэллс был озадачен, значит не сказать ничего. Он был совершенно сбит с толку. Он ясно помнил, в каком положении оставил четки, а память у него была хорошая. Никто, кроме него самого, не имел доступа к сейфу, который был надежно заперт замысловатым кодовым замком. Полка не могла перекоситься, так как сейф был встроен в стену, а ночью не случилось никакого катаклизма. Существовала лишь малая вероятность того, что четки, оставленные в состоянии неустойчивого равновесия, упали, скатились с полки, но они вряд ли свернулись бы подобным образом. Кроме того, они лежали не там, куда упали бы, если бы скатились с полки, а в стороне. Чем больше доктор размышлял над этой загадкой, тем меньше понимал. Поэтому он просто отложил ее. Но ему это совсем не нравилось.
Доктор Уэллс пробыл в Кромере три недели, но отпуск вряд ли можно было назвать удачным. Он все время проводил на свежем воздухе, и каждый день играл в гольф, но вернулся в город в еще худшем состоянии, чем уехал. Правда, его больше не тревожили сны о красных четках, но весь праздник превратился в одну длинную череду тревог и несчастий. Некоторые из его недавних вложений оказались неудачны, и он стал беднее на сумму гораздо большую, чем ему хотелось бы поверить. Его любимую собаку, которую он ценил как старого друга, сбила проезжавшая мимо машина; пришло письмо из издательства, которому он доверил рукопись своей новой важной книги, сообщавшее: они глубоко сожалеют о том, что бумаги погибли при пожаре в их помещении. И хуже всего было то, что дубликат случайно уничтожили несколькими неделями ранее.
Кроме того, от его поверенных пришло письмо, в котором сообщалось, что против него возбуждено дело о клевете со стороны бывшего слуги, о проступках которого он неосторожно упомянул в письме к лицу, проводившему расследование. Казалось, звезды ополчились против него, и он вернулся в город в очень плохом настроении.
Когда доктор добрался до своего дома, то застал слуг в состоянии нервной тревоги; они толковали о грабителях. Не было, однако, никаких свидетельств того, чтобы кто-то покушался на это место, но слуги сообщили, что слышали ночью в музее слабые звуки и что в углу, где сейф был скрыт фальшивой панелью, что-то постукивало и царапалось. Доктор Уэллс выслушал эту историю с нетерпением и отверг ее с презрением, которого она, по-видимому, заслуживала.
Но ему подумалось, что в россказнях слуг что-то есть, когда он подошел к сейфу и выяснил положение дел. Первое, что он заметил, — красные четки пропали! Он оставил их в маленькой коробочке на одной из полок, а теперь коробка была опрокинута и пуста! Мало того, несколько мелких предметов на полке оказались не на своем месте и были отодвинуты в сторону. Кроме четок, однако, ничего не пропало. Причем, не имелось ни малейшего намека на то, что сейф был взломан. Даже если бы вор воспользовался дубликатом ключа, как он мог узнать комбинацию, которую доктор Уэллс установил на замке, когда уезжал из города? Это было абсурдно и невозможно.
Следующий день принес объяснение — и вряд ли оно могло оказаться более неприятным: доктор Уэллс нашел пропавшие четки. Они свернулись, как он уже однажды видел, за пачкой бумаг в задней части полки; точно так же, как живая змея свернулась бы в своем логове. Все действительно выглядело так, как будто четки выскользнули из своей коробки, отодвинув в сторону другие мелкие предметы и, отыскивая лучшее место для отдыха по своему вкусу, случайно произвели тот стук, который встревожил слуг. Но эта идея была действительно слишком абсурдной. Как могла простая нитка бус сотворить что-то подобное? Но какое другое объяснение вообще было возможно?
На следующий день доктор Уэллс рассказал обо всем этом своему близкому другу и добавил, что большую часть вечера провел за тщательным изучением таинственных четок, — с отрицательным результатом. Он проверял каждую гипотезу, которая приходила ему в голову, как только это было возможно. Он провел различные химические тесты с бусинками, полагая, что они, возможно, не то, чем кажутся, а состоят из какого-то вещества, на которое может влиять атмосферная сырость. Но они оказались настоящими рубинами, изумрудами, аметистом и куском нефрита. Ни на один из этих камней нельзя было повлиять подобным образом.
Доктор обратил особое внимание на нитку кетгута, на которую были нанизаны камни, вспомнив барометры, предсказывающие погоду, которые приводились в действие коротким кусочком этого вещества. Но даже воздействие пара не производило сколько-нибудь заметного движения. Затем он попробовал различные электрические тесты, но все безрезультатно.
В свете того, что произошло потом, показательно, как он самым тщательным и даже скрупулезным образом исследовал резной нефритовый кулон, так сильно напоминавший голову змеи. У доктора, кажется, возникло подозрение, что кулон можно открыть и, вероятно, он содержит какое-то вещество. Но доктор Уэллс мог убедиться, что это не так. Кусок нефрита был, несомненно, твердым и не содержал в себе никаких посторонних предметов.
Пока что испытания ни к чему не привели. Но все же доктор Уэллс не мог отделаться от впечатления, что в четках присутствовало что-то сверхъестественное. Казалось, они сопротивляются испытаниям! Хотя сама мысль об этом была абсурдна, бусины, казалось, пытались выскользнуть из его пальцев; а однажды вся эта штука вдруг обвилась вокруг его запястья и, казалось, сжалась. Конечно, вполне возможно, что теплота руки, воздействующая на нить кетгута, могла объяснить нечто подобное, но следствие казалось несоразмерным причине.
Наконец доктор Уэллс смирился с выводом, что все это впечатление было чисто субъективным и не существовало вне его собственного воображения. Однако неприятно было думать, что он находится в том ненормальном состоянии, когда человек «видит». Он всегда гордился трезвостью своих суждений и способностью к уравновешенной критической оценке. Тем не менее, было бы неплохо поговорить об этом со специалистом. Такие вещи нужно пресекать в зародыше.
На следующий день он записался на прием. Дело вдруг стало неотложным. Кажется, он снова изучал четки, сидя в кресле после обеда. Чувствуя сонливость, он положил их на стол рядом с собой и приготовился вздремнуть. Минут через десять его разбудил громкий стук в дверь. Он вскочил с кресла с криком тревоги. Красных четок на столе не было. Они свернулись кольцом на груди спящего, и оскаленная голова была поднята, словно для нападения! Четки упали на пол, когда доктор Уэллс вскочил.
Теперь ему определенно пора было прибегнуть к помощи специалиста. Галлюцинации подобного рода заканчиваются безумием, как он хорошо знал. Конечно, это галлюцинация. Любое другое объяснение было чистым безумием. Вопрос заключался в выборе между двумя различными формами безумия.
Утром он записался к врачу, назначив встречу на следующий день. Но не пришел. Вопрос о его здравомыслии так и остался открытым. Красные четки исполнили свою миссию, если она у них была.
Доктор Уэллс был найден в своем музее, как показалось, спящим в кресле. Но он не ответил, когда его позвали, и врачи определили, что он умер несколько часов назад. Красные четки лежали свернутыми на его плече и упали на пол, когда его подняли.
Следствие было проведено должным образом, и коронер выразил мнение, что доказательства кажутся в высшей степени неудовлетворительными. Вскрытие не выявило причины смерти с какой-либо определенностью. Патологоанатомы могли сказать только, что симптомы указывают на отравление алкалоидами, но никаких следов такого алкалоида в органах тела обнаружить не удалось. Во многих деталях доказательства предполагали смерть от укуса змеи, но и здесь не имелось никаких определенных доказательств.
Никаких следов насилия, никаких внешних повреждений, кроме двух очень маленьких проколов на левой щеке, чуть ниже глаза. Они были как раз такими, какие могут быть вызваны укусом маленькой змеи. Но не было никаких свидетельств того, что какая-либо змея могла проникнуть в комнату, и не было никаких следов змеиного яда поблизости от незначительных ран. Таким образом, присяжные не могли сделать ничего лучше, чем вынести то, что называется «открытым вердиктом», который просто оставил поставленные вопросы без ответов.
Что касается красных четок, то они исчезли сразу после трагедии. Украл ли их кто-то из слуг или кто-то другой, кто мог войти в комнату, никто не знает. А те немногие, кто знал эту трагическую историю, были не очень расположены предпринимать какие-либо шаги для дальнейшего расследования.
Перевод С. Тимофеева
Комментариев нет:
Отправить комментарий