X
Они сидели у маленького костра и обедали - все, кто выжил
из людей Хлаки. Костер сложили из мелких щепок и сухой травы:
небо было слишком чистым для того, чтобы рисковать. Они только что захватили
сорок пять винтовок, два пулемета и почти девять тысяч патронов.
Хлака сделал Сребница полноправным членом отряда
Освободителей, как он их называл, подняв руку и благословив его винтовку во имя
Земли. Он добавил: "И я провозглашаю тебя во имя Земли, как и всех этих
людей, командиром отряда из четырех тысяч солдат. У нас пока нет этих солдат,
но мы надеемся. Они придут к нам в будущем, и ты будешь командовать ими, когда
они появятся. Сейчас они там, куда простерты наши надежды, там они и останутся,
пока наши надежды не рухнут - а этого никогда не будет".
После этого он умолк. Все остальные беседовали о недавней
битве, а Хлака сидел немой и неподвижный, как серый горный камень.
Немного поодаль на склоне один из людей Хлаки поднял
зеркало. Далеко внизу, среди темных верхушек сосен, возносился купол собора,
миниатюрной копии Святой Софии в Истанбуле. В одном из темных окон, обращенных
к горе, вознесся и затанцевал солнечный луч. В этот раз не использовалась
азбука Морзе; просто затаенное пятнышко солнечного света на цветном стекле
застыло в башне собора на пять минут.
А еще через несколько минут священник восточной церкви
вышел из заросшего деревьями садика у церкви на мощеную столичную улицу, и
прошел через весь город, направляясь на северо-запад. Он был облачен в высокую
черную шляпу без полей, длинную черную рясу; золотой крест висел на цепи у него
на шее, и он держал в руке длинный черный посох с позолоченной рукоятью. У него
была шелковистая черная борода и безмятежное выражение лица. Он прошествовал
через весь город и ни один немец его не остановил. Все его действия казались
такими же спокойными, как восход или закат.
Он миновал ворота где, Сребниц убил часового; он вышел к
тому же краю города и прошел через хвойный лес; и до того как опустилось
солнце, люди Хлаки увидели его - одинокую фигуру, темнеющую на фоне дороги и
ничтожно малую с большого расстояния. Он поднимался в гору, сохраняя тот же
самый ритм, не ускоряя шага на равнине и не замедляя его на склоне.
Два аэроплана с ревом пронеслись над склоном. Они шли на
низкой высоте, как пара хищных птиц, выискивающих мышь-полевку. И люди Хлаки
скрылись. Священник продолжал свою медленную прогулку. Аэропланы исчезли, и
люди Хлаки снова появились. Хлака послал восьмерых, чтобы сопроводить
священника в расположение отряда. И они следовали за ним, как собаки следуют за
своим хозяином во время прогулки на природе; точнее сказать - они мчались в
зарослях мирта и вереска по обе стороны от него. Но хотя сам священник и
разглядел их с дороги, по которой шел, он угадал их намерение - выказать ему
почтение.
И наконец он достиг маленькой арены в кругу небольших
камней. И Хлака склонился перед ним и сказал, что двое Освободителей Земли, как
они будут отныне зваться, мертвы, и что он послал сигнал, приведший сюда
священника, чтобы они были похоронены с почестями, достойными их будущей славы.
Уже были вырыты две могилы - как раз над небольшими
валунами, на склоне, обращенном к городу. И здесь священник провел погребальную
службу по канону восточной церкви, и люди Хлаки стояли рядом, но за валунами,
так что их не было видно снизу, с городских улиц. Потом простые могилы были
засыпаны, над каждой был поставлен грубый камень, на котором высечено было
ножом имя покойного. Но Хлаке могилы не казались такими простыми; ибо хотя он
жил, действовал и думал в настоящем, его мечты были обращены в будущее, в
котором он явственно видел всю Страну свободной, и видел два мраморных
монумента на склоне, обращенном к городу.
И в пророческом видении Хлаки, быть может, эти два
человека, теперь опущенные в могилы, предстали бессмертными легендарными героями,
они стали почти зримыми, когда прозвучала строка из погребальной службы,
созвучная мыслям Хлаки: "и вечная память".
Священнику после долгого путешествия Хлака предложил
гостеприимство горы. Это были еда и питье, поднесенные ему горными жителями к
огромному креслу, сделанному из множества шкур; спинку кресла был камень,
закрытый другими шкурами; но для Хлаки это была не столько гора. Он пригласил
священника в свободную Страну, освободителем которой он некогда станет. И
потому Хлака принимал священника не как
лидер пятнадцати человек, обитавших в нескольких пещерах, нет - он был чем-то
большим, и священник спокойно принимал это более возвышенное приветствие. Он
некоторое время отдыхал в кресле, которое сделали для него люди Хлаки; но
Хлака, который никогда не оставался на одном месте подолгу, волновался, чтобы
священник в безопасности добрался назад прежде, чем немцы сделают то, что они
должны сделать далее.
Священник чувствовал волнение Хлаки. Вскоре он встал,
благословил людей и прошествовал по камням к дороге, где Хлака склонился перед
ним на прощание, обнаживы голову, и священник поднял руку и благословил его и
повернулся к дому. И в этот миг Хлака сказал ему: "У меня есть винтовки
еще для сорока девяти мужчин".
Священник кивнул и пошел назад по горной дороге.
Эскорт сопровождал священника до самого хвойного леса,
сохраняя дистанцию и прячась в подлеске и кустах, когда священник шагал по
дороге. Одним из сопровождающих был Сребниц. На границе леса, когда остальные
остановились, укрылись за деревьями и наблюдали, Сребниц подкрался к
священнику, чтобы спросить его, в безопасности ли София. Священник не узнал ее
по имени и Сребниц описал ее, очаровательную ясноглазую, осененную сиянием ее
собственной молодости и представлением Сребница, которое отличалось от того,
что мог увидеть любой другой человек. Так все художники по-разному изображают
одно и то же лицо; но этот образ был понятен священнику. Он смог представить
очень юную девушку и смог сказать Сребницу следующее: "Она в безопасности.
Ни одна девушка моложе двадцати не была убита этим утром или вчера".
На склоны горы уже опускался вечер, когда Сребниц и
остальные люди из эскорта священника вернулись на скалистые вершины, и пришел
холод - предшественник ночи. Солнце давно скрылось от них, хотя оно еще не село
на равнинах, которые озарялись горизонтальными лучами с северной стороны горы.
Золотые огоньки начали мерцать в далеких окнах, и люди Хлаки заметили, что
какое-то новое распоряжение сделало это возможным в городе. Потом солнце село,
как они могли судить по виду простиравшихся внизу равнин; и в это мгновение
появились немецкие бомбардировщики. Возможно, сила привычки послала их сюда на
закате, поскольку это было их любимым временем для атак. И теперь они летели
именно в это время, хотя не было никаких причин выбирать его, чтобы нападать
на людей, у которых нет пушек. Они прилетели, все двадцать, промчавшись над
горной грядой и бомбя вереск и мирт на южном склоне. И Сребниц услышал тот звук,
который немецкая культура и гений Гитлера сделали настолько знакомым всей
Европе, что его вряд ли стоит описывать: долгий воющий крик и взрыв, который
сотрясает землю и все живые и неживые объекты на сотни ярдов вокруг. Нужно
сказать лишь то, что люди Хлаки чувствовали быстро повторяющиеся удары, которые
сотрясали небо и землю вокруг них, и слышали, как серые горные пики настойчиво
повторяли, от одной вершины к другой, этот крик, порожденный человеком, который
привлек их внимание тем августом, как ни один его шепот не привлекал внимания
прежде.
XI
Немецкая эскадрилья бомбардировшиков не причинила горе
особого вреда, разве что нанесла на ее лицо несколько небольших шрамов, которые
могут вызвать любопытство будущих археологов. На склонах этой горы немцы
потерпели поражение, и они ударили по горе в ответ, и даже в какой-то степени
остались довольны своей местью. Они, наверное, видели в свои бинокли какое-то
движение на том месте, где происходили похороны. И бомбы упали ближе всего к
двум солдатам Хлаки - тем, которые были мертвы и похоронены.
Сребниц, и даже более опытный Грегор, думали, что в эту
ночь они не будут разжигать огня; но Хлака разжег много костров, перемещаясь от
одного, когда замечал внизу свет от пушечного выстрела, и зажигая другой
немного поодаль, и потом двигаясь к следующему, как только раздавался звук следующего
снаряда. Но к тому времени, когда он зажег восемь или девять костров, он
оставил их гореть и перебрался со всеми ружьями и припасами в другую часть
горы.
Они прошли по склону на восток и поднялись выше, туда,
где обитали дикие овцы, выше всей растительности, кроме маленьких искривленных
деревьев. Там они обнаружили немало пещер и провели несколько часов, шагая туду
и назад, перенося туда свои ружья и козьи мехи с водой, поскольку теперь они
поднялись выше всех источников. Пещеры были шире и длиннее тех, которые они уже
знали, как будто мороз и ветер трудились на этой высоте с большей свободой, но
они были не глубже, потому что слой мягкого камня, с которым мог справиться
ветер, на всей горе был одной глубины.
На песчаном полу одной из этих пещер Сребниц проспал
несколько часов, но когда холодные признаки зари можно было разглядеть с горы,
Хлака послал его наблюдать с каменного лика, который был устремлен к городу,
потому что он предвидел какую-то месть немцев за поражение. Вдали по небу
разливались лучи света, настал восход, Сребниц с трудом расслышал звук
нескольких залпов далеко в городе, но не было никаких иных знаков немецкого
присутствия.
Когда солнце окончательно взошло, другие тоже появились
на склоне горы, и Сребниц вернулся в узкую расщелину, в которой повар зажег
огонь, и доложил Хлаке, что никто из немцев не покидал города и не делал
ничего, что можно было бы заметить - кроме нескольких казней. Хлака мрачно
выслушал все, что рассказал Сребниц, но сам ничего не сказал. Потом он подошел
к маленькому костру, где сидели остальные, и они спросили его, сколько немцев
он видел; и когда он ответил: "Ни одного", они тоже были обеспокоены.
Даже улыбка на лице повара застыла, когда он услышал эту новость, и он
погрузился в задумчивость. Сребниц обернулся к Грегору, собираясь задать ему
вопрос.
- Видишь, - сказал Грегор, - теперь они должны атаковать.
Мы их жестоко истребляем, и это им не нравится. И нас никогда не будет так
мало. Так что у них есть шанс.
- Но разве тебе хочется, чтобы они нас атаковали? -
спросил Сребниц.
- Нет, - ответил Грегор. - Но Хлака думает, что они
атакуют на рассвете, а поскольку до сих пор нет никаких признаков, Хлакак не
знает, что они собираются делать. Он почти всегда знает, что они будут делать.
Мы не можем сражаться впятнадцатером против пяти тысяч, если он не будет знать
всего.
- И как же он узнает? - спросил Сребниц.
- Этого я не знаю. Он сражался с ними много лет назад, и
он изучил немцев.
- Да, он их изучил, - подтвердил повар.
- И нам становится по-настоящему трудно, - продолжил
Грегор, - когда мы не знаем немецких планов. А Хлака обеспокоен.
- Они вчера бомбили гору, - вмешался Сребниц.
- Да, - сказал Грегор. - Хлака думал, что они это
сделают, но он думал, что на этом все и закончится. Но все не так...
- Откуда ты знаешь? - спросил Сребниц.
- Так говорит Хлака.
- Но почему? - удивился Сребниц.
- Он знает. Ведь по телеграфу они не сообщили прошлой
ночью, что всех нас уничтожили. Если б они были довольны результатами своей
бомбардировки, они бы передали нечто подобное. Так что они собираются предпринять
что-то еще, и Хлака не успокоится, пока
не узнает, что именно. Я никогда не видел, чтобы Хлака не мог рассказать
наперед, что станут делать немцы.
- Должно быть, он потрясающий человек, - заявил Сребниц.
- Так и есть, - согласился Грегор. - А немцы очень
методичны. Ты скоро узнаешь, как они действуют.
Больше никто ничего не говорил, потому что все они были
озадачены и все чувствовали себя не очень хорошо, потому что Хлака не выказывал
уверенности. Сребниц доедал свой завтрак в тишине. Потом все они выбрались из
маленькой расщелины на южный склон и взглянули на город, но не смогли различить
никаких признаков передвижений немцев по направлению к горе.
Большую часть того дня они провели, убирая свои винтовки
и припасы в новые тайники. Но Хлака стоял на склоне за камнем, который был
почти такой же высоты, как и он сам, и не отрываясь несколько часов смотрел на
город. Во время обеда все были омрачены неуверенностью Хлаки, потому было мало
разговоров и не звучали песни. И Хлака сидел среди них молча, как безъязыкий
пророк. Он не претендовал на то, чтобы его провозгласили пророком, но здесь, на
вершине горы, в окружении маленькой группы людей, знание того, что предпримет
могущественный враг, было так необходимо, что в нем пробуждалась своего рода
интуиция, вызванная к жизни скорбными нуждами Страны. Когда обед подошел концу,
он снова направился на скалистый склон и снова смотрел на город, и снова -
впустую. Даже аэроплан не поднимался в воздух. Сребница он послал наверх по
склону, чтобы подстрелить пару диких овец: их запас мяса подходил к концу.
Оставшуюся часть дня юноша провел, обыскивая пещеры, в которых прятались овцы,
перебираясь через каменные гряды, осматривая высокогорные долины, в которых
животные иногда паслись. Он часто видел их следы, но на дичь ни разу не
натолкнулся. Потом солнце опустилось в заводи алых облаков. И темнота,
следующая за заходом солнца гораздо скорее, чем в более северных широтах,
начала скрывать все вокруг него.
Сребниц повернул назад, к пещерам, которые теперь стали
его единственным домом, и в этот самый момент он услышал, как с горы скатился
камешек. Он вернулся обратно и поднялся на горную гряду, чтобы осмотреть
ближайшие окрестности, и тогда увидел стадо из пятидесяти диких овец,
следовавших за вожаком с огромными рогами по направлению к северному склону
горы. Он поднял свое ружье, но никак не мог точно прицелиться. Он мог ранить
одну овцу, если б у него было много патронов, но он не хотел ранить одно из
этих прекрасных животных и не видел в этом никакой необходимости, да и тратить
патроны он не рискнул. Он очень долго рассматривал коричневую линию, которую
стадо прочертило на склоне горы, все время двигаясь вниз, пока не убедился, что
овцы направляются к большой равнине на севере - он никогда бы не поверил, что
дикие овцы могут действовать так, пока жив на земле хоть один человек.
Стемнело задолго до того, как он вернулся к пещерам, и он
передвигался в темноте очень медленно, перебираясь от камня к камню в неверном
свете луны, пока путь домой не указал ему свет маленького костра, который люди
Хлаки разожгли, чтобы помочь ему, в скрытой от города расщелине.
Там он обнаружил Хлаку и всех остальных, сидящих у огня,
и рассказал, что ему удалось разглядеть, не ожидая, что ему поверят.
Но Хлака произнес:
- Да, они делают это. Они знают, когда в горы приходит
война. Они так поступили и в прошлый раз, и я слышал, что они так делали и
раньше, и старейшие вели их, когда они уходили в другие горы, на север.
Говорят, что за ночь они проходят по сотне миль. Я не знаю, как они находят
дорогу, не знаю, как они понимают, что
началась война. Но есть еще очень много вещей, которых я не знаю.
Он снова замолчал, и никто не прервал это молчание. Если
было так много вещей, о которых не знал ам Хлака, то все остальные мало что
могли добавить. Он еще раз повторил: "много вещей" и опять умолк и
сидел тихий и мрачный. потом он поднял голову, улыбнулся и произнес: " Но
одно я знаю точно: что мы освободим Страну". Внезапно он прервал свою речь
и прислушался, неподвижный, как скала. И через некоторое время другие люди тоже
услышали в горах шаги, и появилась темная тень, которая исчезла, когда на нее
упал свет костра. И появился мужчина, подошел к ним и произнес: "Я пришел
присоединиться к Хлаке".
И еще немало мужчин пришли той точью на гору, с которой
отправились в великое путешествие дикие овцы. Он появлялись один за другим,
иногда по двое и по трое, всю ночь. И всю ночь костер не гас, указывая им путь.
И до наступления рассвета пришло ровно сорок девять человек - именно то число, которое
назвал Хлака почтенному священнику Илиона.
но пока все эти люди тих пробирались в лагерь Хлаки и еще
до того, как многие из них достигли цели, Сребниц снова отправился наблюдать за
горой, в надежде отыскать какой-нибудь ключ к той тайне, что тревожила Хлаку,
возможно, разгадать, что именно собираются делать немцы, стремящиеся отомстить
за свое поражение. Все кругом было темно и тихо; даже луна скрылась за
облаками; и в этой тьме предвидение Хлаки пока еще не действовало.
И внезапно из ночной тьмы к Сребницу пришло указание.
Далеко внизу у хвойного леса, через который он пробирался из города той ночью,
когда добыл свою винтовку, он увидел луч света. Он наблюдал за быстрыми
вспышками и пытался запомнить их, и сумел запомнить первые несколько: короткий,
короткий, короткий, длинный длинный длинный, короткий короткий короткий,
короткий короткий короткий, длинный длинный длинный, короткий; после этого Сребниц
не мог уже ни запоминать, ни следить за передачей. Потом было еще несколько
вспышек, и тогда свет исчез. Он не знал азбуки Морзе, но понимал, что она так
же важна в той жзни, которую от теперь вел, как искусство самого Кэкстона в
более спокойные времена. К сожалению, он понимал, что вынужден будет признаться
Хлаке в своем невежестве. Но в кармане у него лежал огрызок карандаша и старый
конверт, который Сребниц разорвал, потому что не мог разглядеть, на какой
стороне был надписан адрес. Потом он вывел на разорванном конверте точки и
тире, которые сумел запомнить, и подождал, неотрывно глядя в сторону леса,
держа карандаш в руке, чтобы не пропустить сигнал, если он повторится. И
вспышки света появились, едва он подготовился, как будто вестник только этого и
ждал; были те же самые длинные и короткие знаки, а потом еще два длинных.
Память подвела Сребница как раз в середине послания, когда правильная
последовательность коротких и длинных изменилась: послание продолжалось
коротким, длинным длинным, потому четырьмя короткими, затем двумя короткими и
коротким и длинным. Он подождал еще, и сообщение повторили в третий раз. Он
проверил результат и обнаружил, что все запомнил точно, и понес листок Хлаке.
Он приблизился к костру и признался; он сказал: "Я не умею читать
Морзе".
Хлака посмотрел на него и ничего не сказал. Тогда он
показал Хлаке то сообщение из точек и тире, которое он успел записать. Хлака
взял его и прочел. Выражение его лица не изменилось.
- Да, - произнес он. - Теперь я знаю, что они будут
делать.
XII
Произнеся эти слова, Хлака некоторое время сидел молча, неотрывно глядя на языки пламени. Но когда его планы были продуманы, он
поднял голову и заговорил очень быстро.
- Нам нужно двигаться, - сказал он. - Они атакуют женщин.
Он тотчас же выслал трех человек, чтобы они ответили на
сигнал из разных мест; всего четыре вспышки электрических фонарей, повторения
буквы Х. Потом он объяснил своим людям, куда им следует направиться, потому что
люди Хлаки не маршировали по трое или четверо, но передвигались скорее как
охотничьи псы, они не шли один за другим - просто каждый знал, где находятся
остальные. Он сказал - сначала к лесу, а потом к дому на краю города, который
он описал. И пока он говорил, Сребниц начал понимать, что речь идет о доме двух
старых дам.
- Я знаю этот дом! -выкрикнул он.
- Тогда ты будешь разведчиком, - отозвался Хлака. Иди к
лесу и найди того, кто послал сигнал. Если никого не найдешь, отправляйся к
дому. Но прежде чем ты войдешь в город, вернись назад и отдай свою винтовку
Грегору, который будет ждать на опушке леса.
Повар должен был остаться у маленького костра, укрытого в
расщелине, и принять оставшихся людей, которые придут, чтобы присоединиться к
Хлаке. Те мужчины, которые уже прибыли, отправились в разные точки на склоне,
указывая дорогу отставшим. Если Хлака не вернется к рассвету, повару следовало
взять духовое ружье Сребница и испытать всех новичков, а потом подготовить их
насколько возможно.
Сребниц и Грегор вышли вместе, они больше не видели
остальных и даже не слышали их; но Грегор сказал, что они очень близко, хотя и
сам никого не видел и не слышал. Иногда по склону скатывался камешек, как будто
потревоженный дикой овцой, но других звуков не было, так что все силы Хлаки
передвигались в мертвой тишине. Их перемещение по скалам в ночи было медленным,
ни Сребниц, ни Грегор не решались заговорить, за исключением отдельных слов
шепотом, когда Грегор указывал Сребницу путь в обход очередного препятствия.
Наконец они достигли дороги, того места, где она кончалась; их старый лагерь
остался наверху. Теперь они могли идти вперед без особенных затруднений, и
Грегор и Сребниц начали шепотом переговариваться.
- Так тебе знаком дом, - произнес Грегор.
- Да, - ответил Сребниц. - Что там происходит?
- Я думаю, немцы атакуют его.
- Но там живут две пожилые дамы, - сказал Сребниц. - Они
милы и абсолютно безвредны. И еще там
живет девушка.
- Это как раз те самые люди, на которых и нападают немцы,
- ответил Грегор. - У них есть специальные люди, именуемые психологами, которые
узнают, что чувствуют такие люди, как мы. Их план - навредить нам, причинив
вред другим; и чем безобиднее будут люди, которым они причинят боль, тем
сильнее, как они полагают, это ранит нас.
- И что они с ними сделают? - спросил Сребниц.
- Я не знаю. Если ты не найдешь никого в лесу, то
отправляйся в дом и выясни, вернись и сообщи мне, и тогда мы все туда придем.
- Что было в сообщении? - спросил Сребниц.
- Сигнал SOS, - сказал Грегор.
Некоторое время они шли в тишине, и самые мрачные кошмары
непрерывно рождались в сознании Сребница. Он не мог поверить, что они причинят
вред Софии - точнее, он в это не верил; но он помнил, как не мог и подумать,
что они убьют его отца и мать. И эти страхи превозмогали его стремление
поверить, что София в безопасности. Он задал Грегору несколько нервных и
бесполезных вопросов, ответы на которые были неведомы. Потом они снова
замолчали.
Сребниц торопился, но Грегор сдерживал его - они не
должны были слишком удаляться от остальных бойцов. Это была та самая дорога, по
которой прошел Сребниц, выбираясь из города, единственная дорога в горы, но
этой ночью она выглядела совершенно иначе.
Луна скрылась за горным склоном и теперь не осталось
иного света, кроме света звезд и слабых отблесков от белой дороги. К этому
моменту они уже достигли той части пути, которую Сребниц проделывал ночью; и
хотя в темноте он не мог опознать ни единой детали, гора, казалось, взирала на
него с тем же выражением, с которым она смотрел на него, когда он выходил из
перелеска; ибо горы, как и люди, меняют свое отношение к нам, когда мы меняем
отношение к ним; и по внешнему облику каменной гряды на фоне неба Сребниц узнал
наконец, где находится. Вновь зазвучали безответные вопросы: что делают немцы с
женщинами в этом доме. Но он, как и Грегор, слышал залпы на рассвете, и был так
же хорошо осведомлен в подобных вопросах, как и человек, у которого он тщетно
пытался отыскать все ответы.
Потом на горизонте возникли темные контуры леса, и Грегор
повторил Сребницу все инструкции: осмотреть лес, обнаружить того, кто отправил
сообщение, а если там никого не будет, идти к дому, в котором жили две старые
дамы, выяснить, что там происходит, вернуться и сообщить Грегору. Сам Грегор
остался ждать у дороги, что забрать у Сребница винтовку в том случае, если
юноша вынужден будет отправиться в город. Он не напомнил Сребницу о том, что
следует взять нож, как лондонским клеркам не нужно напоминать, чтобы они
захватили с собой письменные принадлежности; ведь ношение ножа вошло у тех
людей в привычку.
И Сребниц вошел в лес в одиночестве. Он покинул дорогу на
тот случай, если в лесу немцы; на сером фоне дороги его было бы видно любому,
кто скрывается в лесу в полной темноте. Он медленно перемещался от одного
дерева к другому, обыскивая лес по левую руку от дороги, потом он отошел еще
левее и молча вернулся назад. Он приблизился к дороге, намереваясь пересечь ее
и обыскать лес с другой стороны. Как раз тогда, когда он приблизился к исходной
точке своих поисков, он услышал за спиной треск сухой ветки. Он выхватил ружье
и развернулся, и услышал как тихий голос спрашивает его, как будто и в самом
деле ожидая ответа: "Ты не собираешься стиелять? Правда?"
Это была София. И вновь Сребниц испытал неуместное в
подобном мрачном месте ощущение, что София может посмеяться над ним.
- София! - воскликнул Сребниц.
- Даа, - отозвалась София.
- Ты отправила это сообщение? - спросил он.
- Да, - последовал ответ.
- И что это было?
- SOS, София, - ответила она.
Вот и все, что там было.
- В чем дело? - спросил он.
- Нецы допрашивают моих тетушек, - ответила она.
- Задают им вопросы?
- Допрашивают, - повторила София.
Между этими выражениями была какая-то разница; и по тону
Софии Сребниц понял, что разница была пугающей.
- Они еще там? - уточнил юноша.
- Они были там совсем недавно. Я отправилась туда
наблюдать, послав сообщение, и только что вернулась, чтобы тебя встретить.
- Как ты узнала, что я увидел твое послание? - спросил
он.
- Я ничего не посылала тебе.
- Не посылала мне? - переспросил он.
- Нет, - ответила София.
- Но в таком случае кому же?
- Хлаке.
- Хлаке! - воскликнул он.
- Да. А ты подумал, что я сигналила тебе?
- Нет, - сказал Сребниц. - Но разве Хлака знает твое имя?
- Да. И это тебя удивляет?
- Нет. А ты знаешь Хлаку?
- Я его очень хорошо знаю, - сказала девушка.
- Конечно, его знают очень многие, - согласился Сребниц.
- Конечно.
Он не был удовлетворен ответами, но для разговоров больше
не оставалось времени.
- Сколько немцев сейчас в доме твоих тетушек? - спросил
он.
- Пятеро. Один у входной двери, никого - сзади, и двое
офицеров в доме вместе с капралом и рядовым.
- И в каких он комнатах?
- Офицеры в той комнате, которая тебе известна, а
остальные двое у выхода из коридора.
- И они оставались там с тех пор, как ты послала
сообщение? - уточнил Сребниц.
- Да, те двое все время задают вопросы. Они не
остановятся, пока мои тетушки не скажут чего-то такого, что от них хотят
услышать. А они никогда этого не скажут.
- И тогда...?
- Ты должен поторопиться, - сказала София.
Пройти по улицам с винтовками казалось невозможным, а как
без оружия справиться с пятью вооруженными людьми в ближнем бою, Сребниц не мог
придумать.
- Я должен сообщить Хлаке, - произнес он.
- Он здесь? - спросила София.
- Да, совсем близко.
Лицо Софии будто озарилось светом, но в тот же миг свет,
который зажигают романтические фантазии в юношах, угас на лице Сребница - будто
поле в апреле покрылось мглой и темно-зелеными побегами, когда зелень на
соседнем поле почти уже перешла в золото.
- Ты еще будещь здесь? - спросил Сребниц.
- Да, если ты уйдешь ненадолго.
Сребниц тотчас же вернулся к Грегору, рассказал ему то,
что услышал, и сделал вывод, что им нужно найти Хлаку.
- Не говори так громко, - произнес голос совсем рядом.
Это был сам Хлака. Сребниц повторил ему свои новости. И Хлака решил: "Мы
должны войти в дом". Потом он издал один из тех криков, какие издают
ночные совы, и очень скоро его люди собрались вокруг.
- Нам нужно войти в город. Мы оставим винтовки на дальнем
краю леса, и Михаил присмотрит за ними. В доме всего четверо немцев и один
снаружи. Я справлюсь с первыми тремя.
Он шепотом давал указания своим людям - одному за другим,
потом пошел по дороге до края леса. Здесь он остановил своих людей одним движением
руки, и сделал несколько шагов к лесу вместе с Софией. Сребниц не слышал, о чем
они говорили. Потом все они прошли через лес своим обычным походным порядком:
все бойцы шли рядом, но каждый из них шел своим путем и скользил от дерева к
дереву, как тень от дерева скользит ночью в лунном свете, нанося визит соседу.
На дальнем краю леса они оставили свои ружья одному из людей Хлаки, которого
звали Михаил, и София осталась тут же. У Михаила они оставили и свои сапоги.
Потом они поспешили по дороге к городу. Там не горел ни один фонарь, но редкие
огоньки мерцали там и сям за оконными стеклами. Ведь немцы знали, что союзники
не станут бомбить этот город. Когда они достигли окраины города, Хлака
остановил бойцов и приказал Сребницу держаться поближе к нему и проникнуть
незамеченным в сад у дома старых дам как можно дальше; Искандер тоже должен был
пойти с ним и стрелять в окно или в дверь, как только она откроется, при первой
же возможности
- Да, я боюсь, что придется стрелять, - сказал Хлака. - И
мы должны будем очень быстро уходить вместе со старыми дамами, как только это
случится.
- Но у нас нет винтовок, - сказал Сребниц Искандеру.
- Одну мы подберем в саду, - ответил Искандер.
Когда Хлака заговорил со Сребницем шепотом, стоя очень
близко, юноша впервые заметил, что воин теперь одет в очень грязные лохмотья и
держит в руке длинный посох.
Потом армия Хлаки двинулась вперед, как она перемещалась
всегда - не как солдаты, но как тени, отдельные тени, которые, касаясь босыми
ногами мостовой, теперь шли, подобные достойным рекрутам полка гвардии Короля
Теней. Темные, без единого звука, он шли по темным улицам, тень за тенью, как
тени от железных полос керосиновой лампы следуют друг за другом, когда лампа
вертится в руке. Незримые, они прокрались по улице, которая вела в город,
незримые, пересекли они большой перекресток и достигли той улочки, которую Сребниц
узнал, улочки, романтика которой некогда принадлежала Сребницу. Но теперь,
казалось, никто не мог здесь ни на что претендовать, кроме мрачного Хлаки. Они
прошли под сенью фруктовых деревьев и достигли садовой калитки, через которую
София однажды провела Сребница, миновали ее, и свернув на узкую улочку справа,
скоро достигли той улицы, которая была им нужна, с маленьким садом, передними
окнами и дверью в дом, который они искали. Они снова повернули направо, Хлака
шел первым; он сделал легкий жест рукой, предупреждая Искандера и Сребница, и в
поле зрения появился домик старых дам. Огромная фигура Хлаки опустилась, как
опускается лавина в горах весной, его массивный торс как-то сжался. Опустив
голову и согнув спину, он пошел вперед, на ходу постукивая посохом. Внезапно раздался стук затвора.
- Стоять! - выкрикнул часовой у порога дома двух
старушек.
- Я слепой, - раздался голос Хлаки.
- Что ты
здесь делаешь?
- Я заблудился. Укажите мне путь домой.
Он повернул к дверям и неверной походкой двинулся по
тропе, весь его вид выражал растерянность, но двигался он со скоростью, с какой
перемещается раненая крыса.
- Это не твоя дорога, - крикнул часовой.
- Покажите мне мою дорогу, - взмолился Хлака.
- Что ты здесь делаешь ночью? - сказал часовой, указывая
в его сторону штыком.
Но Хлака все продолжал идти вперед.
- Ночь - это мой день, - произнес он, - как и для всех,
чей день обращен в ночь.
Это озадачило часового, и на мгновение он задумался о
смысле услышанного; и пока он был погружен в размышления, Хлака заколол его.
Потом он подал знак Сребницу, который подбежал и забрал у Хлаки винтовку. Хлака
говорил с часовым по-немецки, и продолжал изъясняться на этом языке, беседуя о разрешении
выходить на улицу после комендантского часа и выразительно благодаря часового,
который уже лежал мертвый. Затем он постучал в дверь, раздались три громких,
пугающих удара. Дверь отворилась.
- Сообщение для капитана, - произнес Хлака. - Меня послали,
потому что я слепой и ночь для меня не темнее, чем день.
И он начала рыться в своих лохмотьях в поисках сообщения.
Сребниц увидел за дверью двух человек, Хлака слегка покачнулся, пока продолжал
поиски, и в этот момент изменил положение тела. Занавеска на окне в той комнате, где сидели
старые дамы, слегка отодвинулась, возможно, для того, чтобы часовой мог
заглянуть в комнату. Но люди, сидевшие там, в ярком свете, не могли увидеть
часового.
Эта картина, подобная вспышке, надолго запечатлелась в
памяти Сребница. Он увидел всю комнату, каминную полку с двумя китайскими
подсвечниками на ней, маленькие китайские фигурки сжимали свечи, двух птичек в
клетках со стеклянными куполами, и маленькие часы посредине; ковер на стене и
маленькие картинки в бархатных рамках, два удобных кресла, обитые тканью с
узором из маленьких роз, и старых дам, которые все вязали, сидя в этих креслах,
и двух разъяренных прусских офицеров, которые продолжади задавать свои вопросы.
Все это Сребниц разглядел в одно мгновение, прежде чем
взгляд его обратился вновь в сторону Хлаки. Воин изменил положение так, чтобы
как можно ближе оказаться к первому немцу, но второй смотрел ему через плечо и
явственно разыскивал часокого. Внезапно он поднял свою винтовку. В это
мгновение первый немец рухнул на пол, ни издав ни звука - разве что сдавленный
вздох, и Хлака обрушился на второго. Искандер пронесся мимо Сребница к дверям;
и Сребниц понял, что ему было лучше
видно через окно, поскольку два офицера вышли из комнаты, чтобы взглянуть, что
происходит в коридоре, на ходу выхватывая пистолеты. Один из них сумел достичь
коридора, но в этот момент Сребниц разбил оконное стекло штыком, второй офицер
обернулся и поднял пистолет, но Сребниц выстрелил первым. Это был единственный
выстред, потому что Искандер помчался на второго офицера как футболист, и
зарезал его ножом, не дав времени выстрелить. Всего лишь один выстрел - это
было гораздо лучше, чем надеялся Хлака; и все же выстрел был слышен в ночном
городе, так что у них осталось очень мало времени.
Искандер подал Сребницу знак быстрее войти внутрь,
затащить в дом часового, запереть дверь и взять одну из винтовок, в то время
как Хлака подхватил другую.
- Надо же! – сказала Изабелла.
Анжелика улыбнулась и ничего не сказала.
- А теперь в горы, - скомандовал Хлака.
Комментариев нет:
Отправить комментарий